Аллан Капров определяет... нет, не Аллан Капров, а я определяю свою точку зрения: «Среди тех положений, которые, как я считаю, имеют значение в концепции»... так, повторим.
...парадоксальный момент просветления, свойственный философии Дзен... повторим.
...концентрация внимания на вопросе «Что это?»...
Сухов-Переросток зачем-то снова и снова повторял непонятные фразы, пока наконец не заснул.
Минкин отплюнулся: в рот попала борода. Поморгал желтыми ресницами, посмотрел в потолок.
— Н-да, — сказал Минкин, — ну что же...
Вгляделся: лежал среди книг. Так и должно быть. Книги, книги, книги... Он всю жизнь их собирал. Недосыпал ночи, с утра собирался занимать очередь за редкой подпиской. Со временем это утряслось, образовались знакомства. Теперь звонили, если что. Предупреждали. Все равно знакомства продолжал расширять. Втайне даже гордился знакомствами. Был знаком с продавщицами. Нет, не с какими-нибудь там вульгарными продавщицами, а с благородными, понимающими продавщицами книжных магазинов. Они же его уважали за разностороннюю эрудицию, за широту взглядов, за отстраненный вид. Ну конечно, одними только этими знакомствами не проживешь. Доставал темпланы издательств, чтобы уж ничего не пропустить, а если выпадала командировка в периферийные города или бывали другие дальние дороги, где бы ни был, первым делом в книжные магазины. Там, конечно, диву давались простодушные, провинциальные продавцы, когда скупал во множестве приезжий бородач то, что, по их мнению, и даром не стоило брать. Но он-то знал, что, приехав назад, в Ленинград, всегда обменяет с успехом ненужные ему экземпляры на книги, которые когда-то не сумел раздобыть. Да, знал, что не пропадет. Обменивал, выменивая иногда на одну ходовую новинку две, а то и больше необходимых ему книг. Случалось и наоборот, отрывая от сердца и сделав на прощанье нужные выписки, отдавал какую-нибудь удивительную редкость за очевидную для всех ерунду. Вот тогда удивлялись книжные продавщицы причудливости вкуса. Удивлялись темные книжные жучки. Удивлялись, но пользовались. Минкин молчал. «Не объяснять же? Странностей не нужно объяснять». И молчал.
Продавщиц для поддержания знакомства водил к Нине в салон. Там они в тонких разговорах находили себя: им было приятно внимание философов, художников, театроведов. Особенно приятно философское внимание. Философы были интеллектуальны, говорили серьезно, глядели солидно. Художники, как правило, были игривы, но и те хороши. Поэты были не от мира сего. Ну что ж, им приятно, а для дела полезно. Минкин тем временем добывал нужные книги, пополняя библиотеку. Библиотека не была самоцелью. «Нет это лишь средство, а цель… О, о цели до поры до времени помолчим». Пока же Минкин шел к цели, многим казалось, что в его библиотеке не хватает системы. Между тем система была.
Минкин усмехнулся.
«Вам кажется, странно, — усмехнулся Минкин, — вам странно?»
Да, библиофилам казалось странно. Разные бывают библиофилы, бывают библиофилы классические, собирающие редкие инкунабулы, книги девятнадцатого, восемнадцатого веков и даже более ранние книги. Есть любители переплетов из телячьей кожи, есть любители сафьяновых переплетов; любители сафьяновых переплетов, как правило, более тонки, но ни те ни другие не интересуются содержанием книг: их больше занимает качество пористой бумаги, какая-нибудь виньетка и другие такие же тонкости. Бывают собиратели тематические. Те собирают символистов, другие акмеистов, некоторым необходимо иметь все издания романа Горького «Мать». Один любит Георгия Адамовича, другой — Георгия Иванова. Есть любители поэзии вообще. Они собирают решительно все поэтические издания. Есть собиратели журналов.
Минкин собирал не так, он собирал по-другому. Что-нибудь хочет достать, говорит совершенно точно, что именно. Но сегодня нужно одно, а завтра кое-что из совершенно другого раздела. Например, в среду достанут ему из-под прилавка исследование доктора Келлера «Современные психопаты» тысяча восемьсот девяносто второго года издания, а в пятницу он покупает за шестьдесят семь копеек «Историю создания русского парового двигателя» в мягкой обложке. Казалось бы, нет никакой системы, а вот система была, только система непостижимая для не имевших ключа. Следуя этой системе, он покупал и брошюрку за двадцать копеек, и ветхий томик за тридцать рублей, а то даже отпечатанный на машинке перевод или перепечатку с какой-нибудь уж совсем редкой книги. Да, система.