— Видишь, как все сбывается? Это сказка, просто сказка у нас с тобой.
Да, сказка, была сказка тогда, на Колин день рождения, в прошлое Рождество. Была и закончилась, как всякая сказка.
Коля снял руку с Лялиного плеча, напрягся.
— Ляля!
— Да, Коленька!
С улыбкой повернулась. Ничего не ожидает, и Коля замер — не в силах нанести этот страшный, такой жестокий удар. Как в пропасть обрушился.
— Ляля, всё.
— Что всё, голубчик?
— Ляля, свадьбы не будет.
— Коленька, что ты? Бог с тобой!..
В темных Лялиных глазах ужас, что-то не то, чернота, фантастика, сон. И тогда быстро, решительно заговорил:
— Ляля! Всё кончено. Я думал, я все обдумал, я необдуманно сделал вчера предложение. А сегодня я окончательно понял. Мне жениться нельзя, мне надо работать. Меня женитьба свяжет. И объяснять ничего не буду. Видимся в последний раз.
И больше ничего не сказал, только, может быть, дрогнули губы, а может, просто усы пошевелились, и все.
Тихо Ляля надела пальто. Тихо сказала:
— Прощай.
Дверь закрылась, ограничив пространство и разделив. Коля остался стоять перед закрытой дверью в коридоре. Странная улыбка оказалась на его лице. Очень странная улыбка. Как будто он что-то пытается вспомнить и вспомнить не может. И когда из своей комнаты вышел Гудзеватый, сосед, Николай Николаевич не дал ему закурить, а прошествовал с той же улыбкой мимо него, в свою комнату. Всю ночь была сильная снежная вьюга.
Всю ночь была сильная снежная вьюга. Захочешь оглянуться — поворачивайся всем телом назад, иначе тотчас залепит снегом лицо, и ни теплый шарф, ни поднятый воротник не помогут. И что оглядываться? На что, на кого? Ничего в белой замяти не видно. Только пляшут лампы на проводах, и от столба к столбу швыряет по снегу белые пятна. Войдешь в такое пятно — и за собственной тенью не уследишь; то справа, то слева, то сзади она. Шаг — и снова кутерьма ударит в лицо, ослепит. Примерещится за метелью какая-то тень, мелькнет на мгновенье — и нет ее. Была или не было? Только и успеешь — уловить на мгновение с атласного цилиндра отброшенный блик, будто чья-то тень перелетела короткий Певческий мост. Но это примерещилось, конечно, — чего только не мерещится в такую ночь? Здесь, пока пробираешься по сугробам, грудью налегая на ветер и снег, соберется из метели шляпа с плюмажем, выпушка и погон финляндского полка; то острый нос и острый взгляд из-под глубоко нахлобученного картуза; а то впереди замаячит высокая, худая фигура в кавалерийской шинели времен Гражданской войны, и пока протрешь залепленное снегом лицо, посмотришь — и нет никого. Примерещилось, ясное дело. Конечно, вряд ли кто-нибудь отважился бы в ту вьюжную ночь даже выйти из дома. Нет, снежно и пусто было на улицах города, только вьюга клубилась в пролетах Дворцового моста, и всю ночь, задевая за шпили, проносились над городом тяжелые мутные облака.
ЧАСТЬ II
Всю ночь была сильная снежная вьюга. Ляля же всю ночь проплакала. Всю ночь она смотрела на беспокойное мерзлое окно, и время от времени, когда становилось невмоготу, куталась с головой в одеяло, чтобы бабушка не услышала, как она плачет, и причитала:
— Что же это такое, Коленька, а? Ведь еще накануне все было так хорошо. Зачем же было тогда?.. Зачем тогда говорить?.. Назначать? Ну хорошо, если все это так... Если я помешаю?... — и от обиды Ляля не могла продолжать.
Наплакавшись вдоволь, Ляля высовывала голову из-под одеяла и снова пустыми глазами смотрела на голубое окно.
Да, зачем тогда, в рождественский вечер, она так неосторожно на него загадала? И вот год промелькнул, как сказка, как волшебная сказка, — и всё. И нет ничего. Вот и верь во все это! Нет, все это неправда. Так это, бред, предрассудки. Да и не верила в это Ляля никогда. Просто верила Ляля, что Коля... Верила, что Коля...
Ляля накрутила на голову одеяло и снова заплакала. Только под утро, утомленная, Ляля заснула, и под утро вьюга наконец улеглась.
Бабушка разбудила ее в девять часов, но Ляля встала не сразу, а подождала, пока бабушка выйдет из комнаты, чтобы она не заметила Лялиных заплаканных глаз.
«Все-таки темные глаза имеют одно преимущество перед голубыми, — подумала Ляля, стоя в ванной и глядя на себя в зеркало, — все-таки не так сильно заметно, что плакала».
Правда, было не очень заметно, только вот синие тени под глазами. По совести говоря, Лялю это красило, и вообще внешне Ляля выглядела, в общем-то, как обычно.