Коля подошел к окну и заметил в форточке защемленный листок глянцевитой бумаги, сложенный вдвое. Вытащил и, раскрыв, прочел: «Л.-г. Финляндского полка полковник в отставке А. А. Голубев. Р. Р. С.».
Нехотя улыбнулся, положил бумажку на стол, в «натюрморт». Будильник, чайник, батон, рассыпанный сахар (песок).
«Неужели не пил вчера вечером чаю?»
Отошел к шифоньеру, снял пальто. В зеркале отразилось желтоватое лицо — такое зеркало. Долго всматривался в зеркало, в лицо, так и не увидел. Заметил только тогда, когда лицо уехало вбок, срезалось и пропало — закрыл дверцу.
«Да, надо чаю выпить. Да поработать надо, чтобы что-то начать понимать, а то все непонятно».
Коля подошел к столу и взял чайник, разрушил «натюрморт».
Гудзеватый выдержал паузу.
— Я вообще-то не робкого десятка, — заговорил Гудзеватый, — я бросился — они от меня. Но что меня возмущает, так это равнодушие прохожих, — сказал Гудзеватый, — проходят стороной. Я нагнал их в каком-то дворе. Вокруг никого. И тут заблистали ножи. Я спокойно все взвесил и решил, что было бы неосмотрительно рисковать из-за трех рублей своей жизнью. Я знаю жизнь, знаю самбо, но... трое с ножами!.. Ну что ж, я ушел. Нет, я не убежал. Так сказать, я не показал им спину, но я повернулся и ушел. Конечно, я потом сообщил.
Я пришел в дружину и сообщил. Но знаете, что мне сказали? — Гудзеватый горько улыбнулся.
— Нет, я не хочу быть несправедливым. Они сразу же послали машину, но это же глупо. Нельзя же предполагать, что преступники останутся на месте сидеть, ждать, когда милиция за ними приедет. Нет, уж они постарались все следы, так сказать, замести. Ну, составили протокол. Ну, приметы я им описал. Нет, я их винить не хочу, но должна же быть профилактика подобных явлений. Ведь среди белого дня, в людном месте. Куда они смотрят?
— На юбки они смотрят, вот куда, — злобно крикнула рябая, — на бабьи юбки они смотрят, вот на это они мастера.
— Да, — подтвердила глухая, — та, что по два пятьдесят две, та лучше.
Коля, держа в руках чайники, постоял в дверях.
— Извините, Иван Соломонович.
Гудзеватый посторонился.
— Здравствуйте, Иван Соломонович. — Соседкам: — Здравствуйте.
Гудзеватый приветливо кивнул, а соседки не ответили. Коля зажег газ, поставил чайник на чайник и ушел в свою комнату.
«Что это там с Гудзеватым стряслось? Ограбили, что ли? Три рубля? Интересно, к кому он обращался с этим делом? Не к Бибикову ли? Бедный Бибиков, сколько дел! Черт с ним».
Плечи ломило, ныли мышцы, знобило... «Не заболел ли?» Посмотрел на ноги: на сырых башмаках проступила белая соль. Снял ботинки, поставил на батарею. «До завтра просохнут. А что завтра? Ничего не известно». Полез под диван, вытащил пыльный башмак. «Куда это запропастился второй?» Данилыч вечно туфли куда-то затаскивал. И Коля вспомнил: нет кота.
«Выпить бы. Или печку затопить: знобит. Обычно так жарко в комнате, а сегодня зябко. Наверное, все-таки простыл».
Подошел к печке. Вытащил из-за нее какие-то чурки, палочки, щепки, все это долго в печку укладывал, устал. Сел на кушетку. Стало нехорошо. Прислонился к стене, закрыл глаза. Слабость.
«Да, хорошо бы выпить чего-нибудь. Надо бы взять. Сейчас бы перцовки хорошо. Чтобы не расклеиться совсем. Все равно. Да, все ерунда. Для Бибикова, что ли, себя беречь? Ха! Бибиков. Как в этой песенке, что по радио? „Здравствуйте, товарищ участковый...“ Здравствуйте, я ваша тетя... Товарищ... Нет, не товарищ, а гражданин, поскольку он, Коля, обвиняется в чем-то там...»
Открыл глаза: «Времена года», Коля представил, как он несет картину в Союз художников, чтобы, как говорит Бибиков, «устроиться туда». Принес, поставил. Отвалились вместе с челюстями окладистые бороды, округлились глаза.
Коля засмеялся.
Вот был бы смех! Жрецы, хранители искусства — и вдруг такое. Просто бы поразились Колиной наглости. А может быть, и нет. Может быть, даже и похвалили бы, сказали несколько комплиментов и добавили бы извинительным шепотком: «Но у нас этого не пропустят». А кто не пропустит? Они же.
«Устраивайтесь в Союз». Не знает Бибиков, что путь в Союз художников долог и труден и лежит он через выставки с соблюдением всех живописных догм. Нет уж, он, Коля, скорее в сторожа пошел бы, чем в Союз, но он и в сторожа не пойдет. Раньше, может быть, и пошел бы, а теперь не пойдет. Раньше вышло бы, что он в свободное от работы время в сторожах подрабатывает, а теперь — наоборот: теперь вся его живопись получилась бы «в свободное от работы время». То есть хобби. Хобби у сторожа.