«Погоди, — думал Боган, — мы еще посмотрим! Минкин не выдаст. Минкин не подведет».
Сегодня должна была закончиться борьба, и она должна была закончиться победой.
«Минкин все предусмотрел, — думал Боган. — Минкин гений и Минкин на моей стороне. Наука всегда на моей стороне. Сухов-Переросток не научен, а я научен. Минкин все научно обосновал и все доказал. И пальцы... Пальцы самое главное — ты не знаешь, а я знаю. А ты когда родился? — язвительно подумал Боган. — А я...»
— Я не выбираю предмет и не абстрагирую его от жизни — я идентифицирую его в самой жизни.
— Как? Повторите, пожалуйста. — Ладненькая брюнеточка в очках забежала сбоку с блокнотиком в руке. — Я иден-ти...
— Нет, не так, — снисходительно поправил Сухов-Переросток. — Я не выбираю предмет и не абстрагирую его от жизни — я идентифицирую его в самой жизни.
— Так-так, идентифи...
— ...цирую его в самой жизни. Так вот, идентифи... Угу. У меня концентрация на вопросе «что это?», вытекающая из экзистенциализма или из насущной необходимости создать тот парадоксальный момент просветления, свойственный философии Дзен, когда нереальное является наиболее реальным.
— Из экзистенциализма или из насущной... Дзен, — повторяла брюнеточка. — Вы не скажете еще раз?
— Я так определяю свою точку зрения, — продолжал Сухов-Переросток. — Среди тех положений, которые, как я считаю, имеют значение в концепции моей работы, есть идея, что это можно было бы назвать как произведением искусства, так и обычной натурой.
Тербенев с интересом посмотрел на Сухова-Переростка, закрыл журнал и стал внимательно слушать.
— Что касается моей поэзии, то и здесь у меня исключительно сексуальная символика, шифрующая мое интимное либидо, — продолжал Сухов-Переросток. — Вот, например, один из моих сонетов. Он отличается от традиционного сонета тем, что несет в себе вместо избыточных четырнадцати всего восемь строк. В доисторические времена восьмистишие называлось октавой, но я свой сонет называю сонет-осьминог, потому что в нем восемь строк, а строку, заключающую в себе стопы, можно назвать ногой поэзии. Итак...
— Итак, что это за обломки? — строго спросил хозяйку Александр Антонович.
— Это объекты, — с гордостью сказала Зинаида Нарзан. — Это поп-арт. Это последнее, решающее слово в искусстве. Больше уже ничего не будет сказано. Не правда ли, это взрыв? Это...
Но Александр Антонович уже не слушал. Слово «взрыв», соединившись с «объектами», вызвало в нем сонм ассоциаций. Можно сказать, что ассоциации хлынули волной. Александр Антонович доблестно выпрямился.
«Ясно, — сказал себе Александр Антонович. — Военными объектами называются объекты, имеющие целью служить военным нуждам. Таковы пакгаузы, склады, бастионы и пр., — цитировал Александр Антонович старинный военный учебник, — мге-ге-ге-эм... Дожны быть охраняемы... Так, фортификация... — потом сюда как-то некстати приплелся каптенармус. — При чем здесь каптенармус? — рассердился Александр Антонович. — В приватном доме — каптенармус!..»
Зинаида Нарзан, не дождавшись ответа, отошла к факультетским подругам и стала внимательно слушать лекцию Сухова-Переростка.
— В этих моих сонетах, — говорил Сухов-Переросток, — я стараюсь совместить несовместимое посредством автоматического письма.
— А что такое — автоматическое письмо? — робко спросила невзрачная блондиночка.
— Это психологический автоматизм.
— Как, как? Позвольте записать, — любопытствовала брюнеточка в очках. — Пси-хо-ло-ги-че-ский авто-матизм. Как это интересно!
Резко зазвенело — Сухов-Переросток вздрогнул.
«Рано, — с удивлением подумал Сухов-Переросток. — Неужели уже пол-девятого? Я же еще о звуке — ничего...»
Однако увидев, что Зинаида Нарзан вышла в прихожую, успокоился.
«Ах нет, — облегченно подумал Сухов-Переросток, — это кто-то пришел. Успею еще. Успею как раз. Я закончу — и тут зазвонит. Вот это будет штука, это будет взрыв».
Тем временем Зинаида Нарзан впустила в прихожую заснеженного Колю.
— Вы, наверное, Николай Николаевич? — заулыбалась Зинаида Нарзан. — Как я рада! Хорошо, что пришли. Погодите минуточку, я вас обмету, — схватилась за веник, сбивала веничком снег.
Коля терпеливо ждал. Потом он снял шляпу, поклонился и, серьезно глядя на хозяйку, сказал:
— Хоть я и не знаком... Ведь, если не ошибаюсь, именинница вы. Александр Антонович передал мне ваше приглашение. Я не знаю, чем заслужил, но очень признателен и рад вас поздравить.