Мы — элита, понял! Бам — в зеленую морду! Бам! — по щупальцу! Мы, а не вы, а не ваши кульки в костюмчиках! Понял?! Бам!
Рука хватает золотое яйцо — и Альхели с размаху швыряет его оземь, а яйцо тает в воздухе, дрянь такая.
Вторая рука утирает пот со лба. Улыбка — широкая, шире лица.
Мы — элита!
Месяц прошел.
— Вы для нас — счастливое пополнение, — сказал как-то Эниф недавним новичкам, Сверчку (уже почти привык на Снегиря откликаться) и Рише. — Все как-то спокойно идет…
На всякий случай к лестнице, ведущей в Чашу, подбежал, постучал по хромированным перилам. Это ему не больно-то помогло — в следующем заходе с валуна сверзился, едва кожу на спине не содрал. Неприятно весьма, но все-таки не опасно.
— Ничего себе спокойно, — ошалело сказал тогда Альхели, — Две смерти за месяц…
— Так травм, считай, нет, — отозвался до крайности молчаливый Гамаль. Он даже с Тайгетой почти не разговаривал, предоставляя своей «второй половине» соловьем заливаться.
Небо — сейчас фиолетовое, в желтых кляксах. Будто насекомых кто раздавил. Нет сил глядеть на такое небо. То справа, то слева расцветают клацающие зубами цветы, и вьются над головой твари, похожие на лоскуты половой тряпки, шмякают крыльями друг о друга.
Больше всего хочется зажмуриться. Но постоянно под ногами раскрываются наполненные неприятной бурлящей жидкостью ямки, и порой земля выстреливает «лианами». И овражки — неглубокие, но изматывающие — чуть не на заднице ехать по склону вниз, опасаясь подвоха в любую секунду, потом по осыпи карабкаться наверх… Камней нет, и то хорошо. А впереди мелькают Мирах и Наос, Мирах глаз не спускает с мальчишки — впрочем, не забывает обернуться и в сторону Сверчка. Каждый такой взгляд — как подначка: ты еще цел? Пыхтишь, изо всех сил карабкаешься, стараешься не наступить в булькающее нечто — и раз за разом встречаешь нагловатый взгляд широко расставленных глаз. Плевать… Лишь бы вел мальчишку.
Наос ловкий и быстрый, но он все равно ребенок. И ростом не вышел.
Отвращение (это случайно на небо взглянул). И как те, зрители, еще с тазиками не поздоровались? Ладно хоть запахов в Чаше нет. Пахнет просто землей — и окисленным металлом…
Вечером Саиф сидит, бездумно натирая пальцами и без того блестящие перила, и говорит:
— Чего мне не хватает здесь, это травы…
— Покурить? — подмигнул Регор.
— Отстань, — беззлобно и равнодушно отмахнулся подросток. — Обыкновенной травы, зеленой… настоящей.
— Вон, у Майи вся пещера в цветах.
— Дубина. Цветы в горшках… по ним не походишь.
— Ну, это можно устроить, — ухмыльнулся Регор, приподнимаясь.
— Ты что, сдурел?! — всполошились девчонки.
А Шаула поразмыслила — и сказала:
— Если бы нас выпустили наружу, не только в здании наверху… Может, и впрямь попросить?
— Не советую, — голос был, словно его обладатель орехи грыз и вдруг нашел испорченный — скорлупа щелкнула и прочь полетела.
Эх, подумал Сверчок. Ну зачем он так — любую мечту пресекает? А ребята слушают идиоты.
На сей раз Сабика принесли с поврежденной ногой. Перелома не оказалось, и его спустили вниз, к своим.
— Что на сей раз? — добродушно спросил Регор, но была в этом добродушии угроза — ее почуял Альхели, почуял и Сабик.
— А… вы не видели, да? — непонятно зачем спросил он.
— Вот придурок. А то бы спрашивали!
— Я упал со скалы.
— Небось удержаться мог. Эх, руки-крюки! — в сердцах бросил Мирах.
— Мирах! — вскинулся мальчишка, потянулся к нему — но тот отмахнулся и пошел прочь.
Жила-была Принцесса на чердаке. Платья себе шила из пыли и лунных лучей, вместо кружева паутину прилаживала. На завтрак Принцессе хватало воды дождевой — в самом деле, что еще надо маленькой? Она ведь и впрямь была крохотной, не больше наперстка.
Вот ее и не видел никто, а кто видел, те не вспоминали.
А когда доводилось Принцессе цветочным нектаром полакомиться, гремел на все ее королевство настоящий праздник. Никто о нем не знал — ну и ладно, главное, чтобы праздник был, а сколько уж человек на нем веселятся — неважно.
Уж пылинки-то, что в луче пляшут, всегда составят компанию. И цветы — ну и пусть говорить не умеют, зато головками покачивают согласно.
А сказку себе на ночь Принцесса и сама расскажет — и так, что сама поверит.
Если бы кто сказал Майе, как оно сложится… Почти со всеми мальчишками познакомилась близко, и все были для нее похожи, и ко всем относилась ровно. Понимала — то, что им надо, она дать может. Неужто заставить их мучиться из-за такой малости?
Ее считали безответной тихоней, и никто не догадывался, что Майя жалела их.
Там, наверху, она исхитрялась и отщипывала отводки растений, обильно украшавших коридоры и гостевые. На это уже рукой махнули давно — а в качестве подарка ей приносили горшочки с землей. У цветов был разный характер — встречались и неприхотливые, и капризные, с одними нужно было разговаривать, чтобы они не зачахли, другие будто улыбались в постоянном полусне.
Порой она выносила цветы из пещерки искусственной на волю, расставляла у бортика — так на них попадала роса. Звездная, как говорил выдумщик Хезе. И сама сидела рядом с растениями, караулила — был уже случай, когда кто-то из мальчишек покидал вниз половину ее горшков.
Вот и сейчас — вынесла, любовно расставила. Но спать сильно хотелось, сидела, зевая. Сабик вышел, на сей раз даже ничего сладкого не жевал.
— Ты чего бродишь по ночам? — в очередной раз зевнув, спросил девчонка.
— Сама-то… — откликнулся Сабик. Грустно так — ну, а с чего ему веселиться? — Шла бы ты спать, что ли… я покараулю твои горшки.
— Честно? — обрадовалась Майя. Сабик, конечно, не цербер какой штатный, но мальчишка не вредный.
— Честно… А когда самая роса?
— Перед рассветом.
— А… я и не замечал… — Поглядел вперед, потом вверх — дымка сероватая, вроде и не туман, а все не так, как обычная ночь.
— Ладно, карауль, летучая мышь, — улыбнулась Майя. А Сабик вздрогнул.
Просыпаться не хотелось. Во сне он гонял мяч, кажется… так реально, будто и вправду такой мяч в детстве был у Альхели.
— Эй, Снегирище! — заглянула в «логово» голова. Регор. — Сабик-то — тю-тю, — он сделал выразительный и не очень приличный жест.
— Как? То есть… ты что? — не сразу понял Альхели, и первым делом подумалось — с малышом что-то сделали те, наверху.
— А что? Сиганул с площадки, теперь мозги по всей Чаше собирают.
— Каккие мозги? Он что, упал ночью? — тошнота подкатила к горлу, солоноватая и липкая.
— Дурак ты, что ли? — грубо сказал Регор. — Сказано — прыгнул сам! И правильно сделал!
— Он все нервничал в последнее время, — грустно говорила Шаула. — Сам посуди — дважды едва не погибал в Чаше в «одиночке». Еще два или три раза мальчишки его вытаскивали из самых легких… Неудачник.
— Почему — неудачник? — тихо спросил Альхели. — Он же… значит, он просто не может.
— Ну, да. Сам ни разу не прошел нормально.
— А тесты? Как же его отобрали-то? — пробормотал Альхели, пытаясь заговорить беду — будто от того, что он скажет — нелепость, время вернется вспять, и Сабик снова будет улыбаться, живой и здоровый.
— Тесты… ошиблись, значит. Голова работает по-другому, вот и влипает все время. Влипал. Да ты вспомни — он боялся все время.
— Чего? Вас?
— Смерти…
— И потому сиганул с обрыва?
— Одно другому не мешает. Он все время дергался, понимаешь? Думал — когда? В следующий выход, или еще протяну? И понимал — надоело возиться с ним. Его жизнь подарили бы Чаше. Чтобы самим не пострадать через него.