Уткнувшись лбом в висящее на стене зеркало, Джордж шептал:
— Родной, зачем? Почему не забрал меня с собой, почему оставил? Как мне жить теперь?
Отпрянув от зеркала, Джордж стал рассматривать свое отражение, и сердце Драко сжалось от боли.
— Не могу так больше… Смотреть на тебя — глаза твои, губы, нос. — Джордж гладил холодное стекло, встречаясь пальцами с пальцами зеркального двойника. — Умываться перестал, чтобы не видеть тебя. Причесываюсь на ощупь, руки свои с твоими путаю… Не могу так… Ушел бы к тебе…
Драко показалось, что он задохнулся. Он никогда не думал, что терять кого-то так страшно. В груди горело, дышать было невозможно, слезы навернулись на глаза… А когда Джордж приблизился к своему отражению и тихо коснулся стекла губами, Драко шарахнулся и, зацепившись за коробку, упал, сильно ударившись спиной. Превозмогая боль, он перевернулся на живот и с остервенением пополз наверх. Хотелось исчезнуть, убежать, скрыться, вычеркнуть Джорджа из своей жизни, чтобы забыть его бескрайнее горе. К гоблинам весь этот кошмар! Не надо ему таких сопереживаний! Он этого не хотел! Забыть!
Эмоции переполняли. Драко застыл посреди лестницы, уткнувшись в согнутую руку, и зарыдал. На шум перевернутых коробок из мастерской вышел Джордж. Щуря заплаканные красные глаза, он все еще будто всхлипывал — видимо, тоже не мог успокоиться.
— Кто здесь?!
Драко поднялся и, сев на ступеньке, спрятал лицо в ладонях. Его плечи вздрагивали, волосы на висках намокли. Джордж поначалу растерялся или смутился, но потом, видимо, что-то решив для себя, подошел и втиснулся между случайным свидетелем своей слабости и стеной. Глубоко вздохнув, он обхватил Драко за плечи и застыл, ожидая его реакции.
Постепенно оба перестали всхлипывать и напряглись. Хриплый голос Джорджа заставил Драко вздрогнуть, но он все равно не отстранился от теплого бока и не убрал со своего плеча тяжелую руку Джорджа.
— Нас всегда было двое. Мы вообще были особенными. В огромной семье каждый ощущает себя немножко одиноким, а нам повезло. Все было на двоих: и комната, и игрушки, и одежда, и радость, и переживания, и наказание, и награда. Зачем нам был нужен кто-то еще? В школе мы пытались построить каждый свою жизнь, встречались с девушками. Но потом поняли, что нам не нужно личного — нам жизненно необходимо наше, общее.
Джордж перевел дыхание и поковырял ногтем надорванную коробку с мишурой. Драко понимал, что это исповедь, что она очень личная, и что Джордж не привык делиться личным с кем-то, кроме Фреда. Но темнота на лестнице и теплое плечо рядом вполне могли создать иллюзию необходимой поддержки.
Драко было стыдно, что он обманывает, притворяется, будто имеет право слушать эти воспоминания. Но как жить, если не с кем разделить боль? Тем более такую сильную. Он не стал говорить, чтобы не нарушить призрачного единения, и просто кивнул, подбадривая продолжать.
— У нас созрел грандиозный план. Мы решили найти одну девушку на двоих. Подумали, что у нас общая мама, общая сестра, так почему бы не завести общую жену? — Джордж нервно рассмеялся и откинул голову назад. — Какие же мы были дураки! Предлагали девушкам свидание втроем, ходили на встречи по очереди, говорили о свободной любви и полигамии. Нас часто посылали… Как же часто нас посылали!
Джордж обхватил руками колени и всхлипнул. А Драко вдруг подумал о возможности что-то с кем-то делить. Он никогда не представлял себе, что мама, или игрушка, или кровать… да хоть что-нибудь может принадлежать кому-то еще. Даже самому близкому человеку. Как?
— А потом Фред влюбился. Или решил, что влюбился. А я… я подумал, что умру. Вот просто возьму и умру. А он лучился весь, рассказывал о ней взахлеб, покупал подарки и изобретал сюрпризы. Я спасовал — понял, что он отдаляется, и спасовал. Ведь он мне ни разу не предложил разделить с ним эту любовь.
Драко молчал. Молчал, пытаясь примерить ситуацию на себя. У него ничего не получалось, и он чувствовал, что это невозможно. Он никогда в жизни не ревновал. Не терял что-то на самом деле дорогое. Что он мог потерять? Созвездие Дракона? Ему казалось, что теперь был такой шанс.
— Она была чудесной. Яркой, непоседливой, но в то же время вдумчивой. Всегда знала, как правильно, как сделать, чтобы все остальные поняли, что именно так и надо. Я подумал, что в нее легко влюбиться. Мне даже не пришлось прикладывать усилий. Но Фред только расстроился, когда узнал, что я тоже… тоже люблю ее. Или мне так казалось. А он не мог не поделиться со мной — не знал, как это — владеть кем-то единолично. Но потерять ее тоже не мог.
Драко почувствовал, как рука Джорджа дрожит и подумал, что он снова плачет, но услышал приглушенный смешок.
— Мы свалили из Хогвартса в тот год. Феерично так ушли. Мы были совершеннолетними и свободными, упивались своей независимостью. Открытие магазина отмечали на всю катушку. Утром проснулись голыми, с дикого похмелья и в обнимку. Нет, это не было для нас чем-то новым. А вот желание прижать к себе брата и больше никуда не отпускать… впиться в него, врасти, соединиться всеми известными способами у меня возникло впервые. И он не оттолкнул…
Тишина повисла надолго. Тяжелая, осязаемая, густая, словно кисель. Драко впервые было трудно молчать рядом с Джорджем, почти больно. Хриплый шепот ножом разрезал бесконечное уныние.
— Я любил его. Любил всю жизнь, с самого рождения. Сильнее жизни, больше себя. Последний рубеж, пересеченный нами, расставил все точки над «и». Его руки — это мои руки. Он ласкал меня, и я чувствовал себя целым… а нас — едиными. Я входил в него, и казалось, что это он во мне. Это было все. Все и ничего. Зачем нам был нужен еще кто-то? Он всегда был моим миром, а теперь я стал его. Мы не говорили, не спали, не ели. Мы любили. Это были самые лучшие два года. Это были единственные два года. До них мы ждали, после — я жду.
Джордж привалился к плечу Драко, и тот почувствовал, как теплые капли падают на рукав. Каждая слеза, казалось, раскаленным оловом прожигала ткань форменной одежды и, касаясь кожи, проникала куда-то в центр груди.
— Все говорят, что надо влюбиться, жениться, нарожать кучу детишек, что в этом счастье. А почему надо любить девушку? Разве нельзя любить человека? Неважно кого, неважно какого пола или цвета кожи. Я любил… нет, я люблю своего брата. Я живу им. Хочу целовать каждую родинку на его теле, хочу валяться с ним до полудня в постели, хочу придумывать новые вредилки, схватывая его идеи на вылете. Хочу поливать его живот маминым томатным соусом, потому что в нашем доме отродясь не водилось сливок и шоколада. Хочу трахать его всю ночь, а утром смазывать его задницу целебной мазью и целовать загривок, чтобы он стонал и подставлялся под мои пальцы.
Джордж задохнулся от эмоционального накала и застонал — протяжно, глухо, продирая до костей. Драко вздрогнул и сжался, тем самым останавливая новый поток истерики. Сорванным, скрипящим голосом Джордж продолжил свою исповедь:
— Я год учился договаривать предложения. До сих пор учусь, контролирую себя. Знаю, что он хотел жить. Сильно хотел, даже больше, чем я. Иначе я бы ушел за ним сразу, там же. А теперь мне надо все делать за двоих.
Джордж немного помолчал, собираясь с мыслями, и закончил:
— Как же трудно. Как трудно жить за двоих, если тебя — половина!