— Что такое, Матонви?! — от неожиданности Чарли тоже вздрогнула, испуганно взглянув на меня. — Чего ты кричишь?
— Я понял, как сделать так, чтобы все получилось! — мои руки дрожали. — Но… Но…
— Это стоит того, чтобы орать по ночам? — осведомилась Чарли.
— Стоит! — заверил я ее. — Вопрос вот в чем. Согласишься ли ты!
— Я?!! — поразилась Чарли. — Матонви, ты спятил? Ты хочешь еще и меня в это втравить?! Тебе мало того, что в этом участвуешь ты?!!
— Чарли… — я прижал руки к груди. — Мне нужна твоя помощь. Этим детям нужна твоя помощь. Ты же понимаешь…
— Понимаю, — вздохнула Чарли. — Чего я не понимаю — так это то, почему я стала твоей женой, Матонви.
— Но ты… Ты согласишься? Нужно будет кое-куда отправиться и там, дождаться, пока…
— Матонви. — жена взяла меня за руку. — Давай мы поговорим об этом утром. А? Я же спать хочу.
— Прости, — смутился я. — И правда, давай отложим это до утра. Спокойной ночи, Чарли.
— Спокойной ночи.
Я прикрыл глаз и постарался успокоиться.
Что мне предстоит завтра? Кто знает?..
Седрик. V
Четвертый день ожидания был на исходе. Точнее, до окончательного заката солнца было еще далеко, но мы, измученные долгим бездействием, были рады и тому, то оно уже планируется. Все три предыдущих дня и первую половину этого мы провели однообразно: ели, пили, спали, беседовали на всевозможные темы и потихоньку готовились к ритуалу. Последнее касалось больше нас с Динго, и сейчас мы, чувствуя, что что-то очень важное уже совсем близко, были на взводе, но старались держать себя в руках (или в лапах, у кого что было). Я, старательно делая вид, что у меня сильный приступ лени, полусидел-полулежал на большом камне, возвышающемся над местностью метра на три-четыре. Динго был тут же, как обычно, положив голову на передние лапы и чуть приоткрыв рот. Уши его висели, говоря о том, что мой друг старается расслабиться, но то и дело подрагивали — это было знаком того, что получается у него скверно. Мы молча созерцали жаркое австралийское солнце, самым краешком своего диска уже касавшееся горизонта.
— Дик… — лениво окликнул я. Динго вздрогнул:
— С чего это ты вдруг решил обратиться ко мне именно так?
— Не знаю, — я сам удивился. — Случайно, кажется, вырвалось. Само собой как-то…
— Давно меня так никто не называл… — Динго со вздохом шевельнулся. — Ой, давно… Ну, если только Гортензию не считать.
— Да уж, — я помотал головой из стороны в сторону. — Скучно, Дик… Динго… Скучно-о-о…
— Инвентарь наготове? — поинтересовался в ответ мой друг.
— Само собой, — я махнул рукой куда-то вниз.
— Повторим правила ритуала? — предложил тогда пес. — Или достаточно уже вызубрили?
— Достаточно, Динго, достаточно… — я зевнул. Было и правда лениво до ужаса. Но это, конечно, не значило, что я не вскочил бы и не побежал бы хоть сейчас на край света, если бы там вдруг появилось какое-нибудь полезное и интересное занятие.
Но занятия не было, и мы продолжали лежать, до смерти замученные скукой и ничегонеделаньем.
Айлин с Падди, надо думать, испытывали точно те же самые чувства и ощущения, но точно этого сказать я не мог: они почему-то предпочитали чаще оставаться внизу, чем выходить на поверхность. Во всяком случае, сегодня они остались именно там. Но и там, внизу, делать (кроме еды, сна и разговоров) было ровным счетом нечего. В первый день после нашего знакомства с Томасом это можно было рассматривать как какой-то своего рода отдых от долгого пути, но уж слишком продолжительным он был. Или это мы привыкли быть более активными, деятельными?
Начало смеркаться. То есть это было заметно еще еле-еле, тем более что ночи здесь достаточно светлые. И вообще, природа красивая. Нельзя сказать, чтобы я был очень рад нашим злоключениям, но Австралия мне все равно нравится. Как и нравится компания, в которой я нахожусь, да и вообще… Нельзя отрицать очевидных плюсов. Но вернемся к моей мысли — начало смеркаться.
Солнце ползло к горизонту так медленно, будто и ему тоже было лень. Может быть, мы бы не ныли так сейчас, если бы не это ожидание… Ожидание непонятно чего.
— Динго… — снова окликнул я друга, нарушив гнетущую тишину (брошенный прииск был так тих, как только может быть тихо место, где людей не было уже полтораста лет. Ну, не считая нас). — А я только сейчас понял, что ничего о тебе не знаю.
— Ты чего это? — удивился тот. — Как это?
— Да очень просто. Кем ты был до того, как превратился? Чем занимался? Где жил?
— Ну, если так, то я тоже о вас троих не очень много знаю… — сказал Динго. — Может быть, потому, что это не так уж и интересно, особенно на фоне того, что происходит с нами сейчас? — он помолчал полминуты, потом зевнул. — Кем я был… Да обычным подростком. Ходил в школу. Слушал музыку, катался на скейте… Интересно, смогу я сейчас удержатся на скейте? На своих-то четырех… Думаю, соскользну.
Я хихикнул.
— Вот-вот. — Динго продолжил. — Из Хемпшира я. Если еще точнее — из Винчестера.
— Я как-то бывал там, проездом. Красивый город… — я прикрыл глаза. — Старый, вроде бы?
— Еще римляне строили. — Динго говорил с такой гордостью, будто он тоже входил в число этих самых римлян. — Интересно, что там сейчас творится?.. Я имею в виду, у меня дома.
— Эта пещера всё равно древнее и твоего Винчестера, и моего Хаверфордуэста. — я поморгал, стряхивая с глаза какую-то залетевшую в него соринку. — А что творится у тебя — я бы тоже хотел знать, но… Ты ведь исчез из дома уже два-три месяца назад? Я думаю…
— Так в том-то и дело!! — Динго перебил меня, вскинув голову (его уши резко взметнулись вверх и встали торчком). — Понимаешь, Рик… Я думаю… Есть такая мысль, что я не исчез из дома! На самом деле! Что я там остался!
— Как это? — теперь удивился я. — В том смысле, что ты на самом деле спишь, что ли? Ну уж нет, кто-кто, а я точно не сон.
— Да нет! — Динго ударил лапой по земле. — Мое тело осталось! Я-то ведь там был человеком, а здесь стал псом! Понимаешь, ну?
— Погоди-ка… — до меня начало доходить. — Ты хочешь сказать, что…
— Да!! — Динго часто закивал. — Я думаю, что там — в Англии — осталось моё тело! И в него, скорее всего, вселился дух того динго, который жил в этом, моем нынешнем теле, до меня! Потому мне и интересно, каких же дел он там наделал!
— Действительно… — я задумался. — Погоди, а если в том теле вообще никакого духа не осталось — ни твоего, ни собачьего? То есть, там, в Англии, ты просто умер? А?
— Н-не думаю, — после небольшой паузы помотал головой мой друг. — Гортензия говорила, что может превратить меня обратно. А если бы то тело умерло, оно бы уже было похоронено. Не то чтобы это могло помешать Гортензии, но все-таки что-то тут не так.
— Дела… — я почесал в затылке, обдумывая все, что сказал Динго. — Слушай. Ты вот так не хотел превращаться обратно в себя, а…
— Даже не уговаривай! — твердо отрезал пес. — Не буду!
— Можно подумать, я предлагаю… — я удивленно поглядел на него, но он был суров и непреклонен. — Нет, я о другом… Ведь если ты таким и останешься — ты не сможешь вернуться в свою семью. Ты про это думал?
— Думал, — угрюмо сказал Динго. — Думал… Почему не смогу? Теперь, когда говорить я могу спокойно, кто мне помешает пойти и…
— Инфаркт? — задумчиво предположил я.
— Чего? — не понял Динго.
— Инфаркт, говорю. Это у нас-то еще хватило выдержки не убежать, когда ты в первый раз заговорил. И это после встречи с Игроком, с теми демонами, недели в джунглях… А твои родители? Представь, что к тебе заявляется говорящий пес и втирает тебе, что он твой сын, а тот, кто последние три месяца выдавал себя за такового — просто самозванец. Каково, а?
— Да, ты прав. — Динго покивал. — Но, если мы выберемся отсюда и попадем в Европу, у меня точно будет время, чтобы все обдумать и спланировать. Нужно будет как-то постепенно… Но я обязательно наведаюсь к себе домой, как смогу.
Мы снова замолчали. Не знаю, о чем сейчас думал Динго, а я — о своих родителях. Им лучше: они просто-напросто забыли о моем существовании. Но… Как это отразится на моей жизни? То есть, когда они сами все вспомнят (а я надеялся, что они действительно вспомнят, если мы пройдет эту дурацкую игру и я доберусь до дома), не возникнет ли у них вопрос: где это я пропадал такую уйму времени? Не рассказывать же им правду… И потом: за это время они уж точно выкинули все вещи из моей комнаты, удивляясь, что все это барахло делает у них в доме и как они этого раньше не замечали. Или здесь тоже какой-то особый секрет?