Дорога к кактусам открылась много лет спустя после войны, когда я опять невольно и опять на чужом окне увидел уже другой кактус. Это была опунция — растение с овальными колючими «лепешками», которое тотчас воскресило в моей памяти известный всем рисунок: пустыня, пирамиды, верблюд и эта самая опунция, ощетиненная иголками. Будучи к тому времени человеком уже достаточно просвещенным, я понимал, что все на таком рисунке неверно, ибо пирамиды находятся в Африке, на окраине Сахары, верблюд, по крайней мере двугорбый, животное азиатское, а опунция — растение из Америки. Конечно, сейчас же можно и возразить, что верблюдов теперь распространили по всему свету, а опунции растут ныне и в Египте, и в Испании, и на Кавказе, но все-таки истина дороже, и знать ее надобно каждому. Немало еще литераторов, к сожалению, населяют Африку тиграми, Америку львами, крокодилов называют земноводными, об «африканских кактусах» читаешь сплошь и рядом, даже у, казалось бы, весьма серьезных авторов, таких, к примеру, как Йенс Бьерре в книге «Затерянный мир Калахари».
«Помня, что спуск занял семь часов, мы начинаем подъем до того, как солнечный свет достигает дна каньона. Греющиеся на солнце ящерицы с любопытством провожают нас взглядом и исчезают между камнями. Вот лежит сброшенная какой-то змеей кожа, вот несколько кактусов в цвету... »
Нет, не кактусы цвели в каньоне среди пустынной Калахари — здесь живут не менее удивительные растения (так и хочется сказать существа), так же своеобразно приспособленные к экологическому режиму пустыни: зною, безводью, сезонным дождям и перепадам температур — это могли быть виды группы мезембриантемум, литопсы, конофитумы — «живые камушки». В Калахари есть растения, подражающие кактусам, замещающие их на Африканском материке, — кактусоподобные, как, например, молочаи Euphorbia horrida, Euphorbia meloformis, Euphorbia obesa, либо растения, целиком погруженные в почву и выставляющие на поверхность своеобразные прозрачные линзы-окна, через которые проникает в них свет; есть в Калахари и целые мощные «деревья», скрытые «стволом» и «сучьями» под землей...
Но мы уклонились от темы — вот только дай себе волю... Опунция же, увиденная на окне, и произвела давно готовившийся взрыв страстей. Почти каждый день проходя мимо того окна, я бросал на него, как писали в старину, жадные взоры. Опунция манила меня, точно некая красавица. Кстати, почему не может быть красавицы с именем Опунция; они ведь, говорят, тоже с колючками и тоже редки, пусть простят автору такую вольность те, кто ждет поскорее описания опунций, их посадки, выращивания и точного видового названия, тем более что тогда я его не знал... В магазинах «Цветы» — были они в те дни до безобразия бедны, и купить там можно было лишь столетник-алоэ, гортензии, аспарагусы и еще что-то немудреное в унылых горшках — об опунциях слыхом не слыхали. В ответ на вопрос продавца: «А что это такое?» — я, горько махнув, уходил. Сие, наверное, и заставило меня решиться на отчаянный шаг и позвонить в незнакомую квартиру. Может быть, сейчас, тридцать лет спустя, меня просто бы не пустили за порог, но тогда нравы были не столь строги. Хозяин в полосатых пижамных брюках не только широко распахнул дверь, не только позволил уколоться об опунцию, но еще и щедро отломил мне без всяких просьб большую лепешку и снабдил устной инструкцией к выращиванию — все это с улыбками, с добротой невыносимой, на которую я сам, очевидно, совершенно не способен. Так на моем окне появился первый кактус. Мой кактус. И начался период собирательства, первичный и начальный, точнее его можно было бы назвать «оконным», имея в виду не столько свое, сколько чужие окна, «попрошайническим» или еще того хуже...
О периодах собирательства ниже будет сказано, а кактус мой, без всякой, впрочем, надежды, после подсушивания в течение двух дней (владелец рекомендовал сушить неделю-другую, но я так боялся потерять лепешку-черенок, что не мог вынести такого ожидания) был посажен в обычную жирную и черную землю с добавлением малой толики песку. Я посадил бы и вообще в один песок, помня, что опунция родом из пустыни, но даритель не рекомендовал мне этого, и сама его опунция росла в черной садовой земле. Недели три кактус был без признаков жизни. Оглядывая его всякое утро и всякий вечер, я лишь удовлетворенно отмечал, что опунция не гибнет, не сгнила и не свалилась. А на четвертую неделю на одном из округлых боков лепешки обнаружилась ярче других зеленеющая точка, уже на другое утро точка превратилась как бы в зеленый бутончик, а «бутончик» с каждым днем все явственнее стал превращаться в новую ярко-зеленую и необычайно прекрасную, как мне тогда казалось, лепешку. Кактус ожил! Много с тех пор миновало времени, тысячи самых разных кактусов довелось мне видеть, иметь и выращивать, но никогда уж не было такой свежей радости, как от той первой лепешки-побега, растущей как будто не по дням, а по часам. Кактус ожил. Он дал начало всей моей коллекции, а возможно, и этой книге.