– Из чего естественным образом вытекает вывод: убитого звали Глебом Владимировичем Поляковым, – бодро сказал Сашка, снова поворачивая ключ в замке зажигания.
Я же размышляла, откинувшись на сиденье и закрыв глаза. Итак, если допустить, что убитый вместе с Ритой господин и есть Глеб Владимирович Поляков – а вероятность этого допущения достаточно высока, – то получается такая картина: убийца лишил жизни девушку, а затем несколько раз выстрелил в мужчину, как видно, справедливо опасаясь, что с соперником такого вида и комплекции в равном бою ему не справиться. Когда Поляков падает, сраженный тремя выстрелами в спину, преступник добивает жертву в лоб – именно это пулевое отверстие мы с Адой и видели… Затем он раздевает убитого до дезабилье. Зачем он это делает – понятно: хочет представить дело так, что Рита и Поляков были любовниками, тогда как на самом деле они таковыми не являлись. Да, но с какой целью? Очевидно, чтобы пустить следствие по ложному пути, натолкнуть, например, на мысль об убийстве из ревности… Затем он уносит одежду, чтобы еще больше все запутать и сделать так, чтобы убитый как можно дольше оставался неопознанным. Да. Картина этого преступления нам более или менее ясна. А вот дальше… Дальше начинаются сплошные загадки. Откуда в руках убийцы оказался трехмесячный младенец? Почему он подбросил его под дверь соседской квартиры?
Вопросы, вопросы…
В сумке запел мобильник.
– Я слушаю!
– Зоя Яковлевна, где вы сейчас? – услышала я Адин голос.
– По дороге к себе домой, а что?
– Вас не затруднило бы подъехать к дому, где мы вчера с вами встретились?
– Ну… – я вспомнила, в каком я виде. – Если только не сразу. Давайте через час, устроит?
– Давайте. Очень интересные события начинают разворачиваться, Зоя Яковлевна.
– А что такое?
– Да вот, поймала я кое-кого… Впрочем, все при встрече.
* * *Через час Ада встречала нас у самого въезда во двор. Она махнула Сашке, показывая, куда свернуть, – да я и сама видела, что возле подъезда, где мы вчера нашли два трупа и одного младенца, собралась небольшая толпа. Люди стояли кружком, то ли рассматривая, то ли охраняя кого-то – мне были видны только разнокалиберные спины.
– Что там? – крикнула я, выходя из машины.
Не отвечая, Ада схватила меня за руку и со властным криком: «Пропустите работника при исполнении!» – решительно ввинтилась в толпу.
Люди расступались неохотно, но кружок все же разомкнулся. Моему взору предстал сидевший на заснеженной лавочке парнишка в легенькой курточке и сдвинутой к затылку шапке-ушанке. Вид у него было одновременно затравленный и смешной – верхняя часть веснушчатого лица дышала недружелюбием, то же чувство светилось и в смотревших исподлобья глазах, а пухлые губы выгибались плаксивой скобочкой, и из курносого носа текло.
– Может быть, мы в машину сядем? Там поговорим? – оглянулась я на обступивших нас зевак.
– Да, пожалуй.
Под взглядами соседей наша троица прошествовала к «Жигулям». Сашка ничего не спросил – только завел мотор и медленно повез нас со двора.
– Так и будем молчать? – спросила Ада, обернувшись со своего переднего сиденья к задержанному.
Тот шмыгнул носом и отвел взгляд.
– Хорошо… Что ж, придется сдать тебя куда надо, друг мой. Туда, где решетки, наручники и котловое питание.
На парнишку этот психологический трюк произвел гнетущее впечатление. Он еще больше сдвинул брови и, в последний раз с шумом втянув носом воздух, сказал неожиданно низким басом:
– Че это меня сразу в наручники-то?
– А потому что вор должен сидеть в тюрьме! Слыхал такую поговорку?
– Че это вы меня вором обзываете-то?
– А потому что тебя поймали, когда ты чужую квартиру обшаривал!
– Че это я обшаривал-то?
– Ты еще скажи, что уборку там делал!
– Че это я уборку? Меня ейный муж попросил!
– Чей муж?
– А я знаю? Хозяйкин муж!
– Кто он такой? Знакомый твой?
– Че это он знакомый-то? На улице он ко мне подошел…
– Та-ак… Значит, не хочешь нормально на вопросы отвечать?
– Че это я не хочу-то?!
Парнишка нехотя заговорил, и картина из его рассказа складывалась такая.
Колька Дынкин, по прозвищу Дыня, сегодняшнее утро провел в обнимку с одной мыслью – как бы убить время. В училище, где его одногруппники (большей частью такие же пятнадцатилетние балбесы) пытались освоить премудрости токарного станка, Колька идти не хотел – до него дошли слухи, что мастер-наставник пообещал оборвать ему уши за утерянный инструмент, а Дыня уже имел случай убедиться в том, что после тяжелой руки учителя уши от головы действительно отслаиваются. И посему означенному Дыне не оставалось ничего другого, кроме как болтаться по улицам, засунув руки в карманы.
Развлечение скоро нашлось: он стал пугать спешивший люд, сгребая ногами свежевыпавший и слегка подтаявший на дороге снег в небольшие кучки и прыгая на них с разбегу. От этого во все стороны разлетались грязные брызги, в основном оседавшие на чужих шубах и пальто. Прохожие отшатывались, отряхивались и на чем свет стоит кляли Кольку – и лица у них были такие, что Дыня громко и нахально ржал, предварительно отбежав на безопасное расстояние.
В таких незамысловатых развлечениях Дыня похоронил часа два-три и уже собрался было направиться к выстроившимся неподалеку ларькам с целью выпросить у киоскерши парочку дешевых сигарет, как вдруг почувствовал на плече чью-то тяжелую руку. Обернувшись, он увидел высокого светловолосого мужчину в шляпе, который изучал Колькину физиономию, слегка прищурив один глаз.
– Пусти, – дернулся Дыня. Но неизвестный крепче сжал Дынино плечо – и Колька почувствовал, что его будто вбили в землю. «Наверно, я его тоже обрызгал», – догадался Дыня и струсил.
– Че это вы меня хватаете-то? – хмуро спросил он, предчувствуя скорую расправу. И, подумав, добавил плаксиво: – Отпустите, дяденька!
– Не дергайся, – спокойно сказал человек в шляпе. – И не хами… племянничек.
– Че это я племянничек-то?
– Слушай, парень, – незнакомец продолжал смотреть на Кольку, прищурившись, – тебе деньги нужны?
– Чего?
– Заработать хочешь, говорю?
– Че это я не хочу-то?
– Отлично, – тип в шляпе оставил Колькино плечо и сунул руку в карман длинного, подбитого мехом кожаного плаща. – Значит, так. Пойдешь вот по этому адресу, – в его руке появилась узкая бумажка, которую незнакомец сунул в Дынину ладонь. – Зайдешь в сто сорок первую квартиру и заберешь оттуда… – он замолчал, снова изучающее глядя на Кольку.
– Че там забрать-то?
– Кассету. Обыкновенную кассету для видеомагнитофона, знаешь такие?
– Ну…
– Там много кассет, но ты возьмешь только одну: с фильмом «Джентльмены удачи». Знаешь?
– Че мне не знать-то?
– В общем, возьмешь эту кассету, принесешь ее мне и получишь… Пятьсот рублей. Пятьсот, понял?
– Понял, – оживился Колька. Разговор приобретал прикладное значение, и к Дыне возвращался деловой настрой. – А кто мне ее даст, кассету-то?
– Никто не даст, дурень! Сам зайдешь и возьмешь!
– Чего? Воровать, что ли?
– Какое воровство, дурак! Просто… просто мы с женой разошлись, имущество поделили, а фильм отдать она забыла – моя это кассета. «Джентльмены удачи» – запомнишь? Люблю я этот фильм, понял? Прямо уснуть не могу, если не посмотрю… Ну как, сделаешь?
– А как я попаду в квартиру-то? – ни единому слову незнакомца Колька, конечно, не поверил. И чем больше крепло в нем подозрение, что дело нечисто, тем больше Дыне хотелось принять участие во взрослой авантюре. Он даже приосанился и нагло «тыкнул» типу в шляпе: – Ты, что ли, ключ мне дашь?
– Да какой ключ, дурында? Квартира открыта. Там, правда, бумажка такая на двери, с печатью, но ты на нее внимания не обращай. Иди прямо в дом, бери кассету – она в тумбочке под телевизором лежит – и бегом ко мне. Получаешь пятьсот в зубы, и мы разбегаемся. Лады?