Мне Приморье это снится часто. Там рис в колхозах выращивают и утку. А в тайге лимонник.
Жить надо на краю империи. Или на Мурмане, или на Шикотане, или в пустыне азиатской. Чтобы жизнь чувствовать. И чтобы народ по стране циркулировал. Магистраль ведь не от дурного глаза придумали. Идея должна быть. А русский человек, если нет войны, стройки послевоенной или другой разрухи, загнивает, и тогда делай с ним что хочешь.
В полдень Иван еще спал, а участковый уже вот он. Не запылился.
— Здорово, бродяга.
— Здравствуйте, гражданин начальник.
— Один?
— Как перст.
— Дело нужное. Какие планы по жизни?
— Клюкву продать да припасы на зиму делать. Грибов насушили. Возьмете связочку?
— Остерегусь. Почитаешь газеты, так через одного бутулизм или необъяснимая отрава. Рыбы бы взял. Сижок идет уже?
— Плохо пока. Через неделю. Заходите.
— Зайду, пожалуй. Заеду.
— А сейчас-то «уазик» где?
— В лесу тут, за дорогой, у ручья. А что ты спросил?
— Да так. Тихо как-то все подкрадываются.
— «Все» — это кто?
— Да Леха. Кому еще. В дом зайдете?
— Зайду, пожалуй.
Так участковый Аркадий Ефимович оказался в пяти метрах от гостя, который спал за дверью. На столе одна миска, один стакан, одна чайная чашка. Сапоги новые подозрений не вызвали. Мало ли что мы притараним.
— Выпьете с устатку?
— Благодарствуй. Ты вот что. Опасный человек один бродит здесь. Если заглянет, дай знать. Чтоб одна нога здесь, другая там. Всего-то десять верст.
— А вы мне мобильник купите…
— Если схитришь, тебе зимовать придется в другом месте. Если придется вообще. Держи…
Дядя Ваня на фотографиях похож на того мужика, что спит неподалеку, не очень, но все же узнаваемо. Если сейчас он проснется и пойдет до ветру, всему конец.
Потом Аркадий Ефимович на рации своей кнопочку утопил и машину вызвал. Вот она метрах в трехстах выворачивает. Совсем не оттуда, где, по его словам, оставил свой транспорт. УАЗ затормозил, и он на подножку встал тяжело, дверку открыл ему сержант изнутри. А на сиденье автомат. На сержанте броник. Дело житейское. Угроза терроризма. Уехали.
Дорога к месту обитания этому тяжелая, разбитая. Машину губить только. Если приехали, значит, приспичило. Я снова на крыльцо сел и окончательно задумался.
Гость вышел несколькими минутами позже. Значит, слышал шум и очнулся от забытья. Или давно не спит. Сон с усталости глубокий и короткий. Это я хорошо уяснил.
— Что натворил?
— А кто был?
— Двое с лопатами и один с топором. На КамАЗе.
— Два чина на отечественном подобии джипа?
— Значит, не спал. Молодец. Ты кто?
— Жертва.
— Какого масштаба?
— Общегосударственного.
Как он себя назвал? Иваном? И снова как бы дуновение от него какое-то прошло. Морок.
— Ты в дом войди. Если ищут, рассмотрят издалека.
— И то верно.
Слукавил я. Сиг-то уже вовсю идет. Если бы сказал, участковый задержался бы. Он от рыбы сам не свой.
Я в подпол спустился. Там мои припасы. И Лехины с некоторых пор тоже. Рыба — вот она, в пластмассовой кадушке присолена. Я выбрал какую покрупнее, клюквы стаканчик зацепил, наверх поднялся. Если бы нужно было, Иван этот меня бы в подполе и запер. Запор надежный. Не для того он здесь.
— Давай, брат, перекусим. Обеденное время.
— Я не против. Участковый-то что сказал?
— Фото твое показывал. Сказал, если что, то все…
— А на фото я какой? Оставил он?
— Нет. Забрал.
— Это правильно. А какой?
— Да свежее фото. В спортивном костюме. Ты спортсмен, что ли?
— Я учитель.
— Физкультуры?
— Не… Французского языка.
— И что?
— Ничего. Прочел лишнее.
Я картошку вареную поставил на стол. Пока суд да дело, заварил котелок. Мне что бандит беглый, что участковый, что генерал с лампасами. Только остаться в этой мертвой деревне мне никто не даст. Коллективный синдром самоуничтожения. Я бомж. Значит, социально опасен. Меня нужно потихоньку искоренить. А чиновник ближайший не даст мне в этом доме жить потому, что его жаба душит. Я же ему ничего в клюве не принес, чтобы на развалинах, им же созданных, жить мог, воздухом дышать и картошку, собственноручно выращенную, кушать. У них все приватизировано, даже петля с мылом. Хочешь удавиться — заплати бабки.
Мы примерно половину предназначенного выпили, когда в небе гул возник, приблизился и остался. Я выглянул аккуратно в окно, но ничего не увидел, пришлось тогда в сени выйти и поглядеть, чуть высунувшись. Вертолет висел над нашим малонаселенным пунктом. А это значит, что участковому что-то не понравилось здесь. А может, его на разведку посылали. По всем законам жанра сейчас вертолет должен снизиться, выскочат из него лихие маскари, и конец нашей трапезе. Но и на этот раз обошлось. Только пыль на бывшей главной улице поднялась и медленно стала оседать, а машина винтокрылая пошла над верхушками деревьев, вдоль реки. Я вернулся в дом.