— Скажи маме, пусть приберет на кухне. Это раз. А во-вторых, вынесет мусор вместе с кошкой на улицу.
— Я сам.
— Нет, это сделает твоя мама. Не надо было травить нашу кошку.
— Хорошо, дорогая.
Паулин поторопился «вынести маме приговор». А я умылась и вымыла руки с мылом, посмотрела на свое исцарапанное лицо, и мне стало так неприятно, что все это произошло именно перед запланированным творческим вечером в Одессе. А главное там я встречусь с Люсьеном Дюжесиль. И что он обо мне подумает? Что у меня дома целый зоопарк? Что моя кошка такая же дикая, как её хозяйка? Или просто, что я ненормальная?
Я долго не могла уснуть. Этот случай с кошкой, еще и инцидент с уборщицей Маней не выходил из головы. Закрывая глаза, я видела злые и недовольные лица и Марии Григорьевны, и Изольды Бенедиктовны, и дикие глазища нашей Мурчелы, которую «графиня» вынесла на улицу в мусорный бак, небрежно взяв пакет двумя пальчиками в белых перчатках.
Глава 4
Жизнь — либо дерзкое приключение, либо ничто.
Хелен Келлер (1880 1968).
Во вторник я, явно, встала не с той ноги. Не хотелось никуда ни собираться, ни идти, ни вставать. А Изольда Бенедиктовна, как назло опять проснулась в пять утра и гремела чашками и ложками, как будто специально. Долго игнорировать нескончаемую возню на кухне я не могла. И пришлось снова подниматься ни свет, ни заря, чтобы еще раз явиться в офис задолго до прихода сотрудников.
Отражение в зеркале меня огорчило еще больше. Пять глубоких ранок длинными полосками пересекались с еще пятью царапинами. Щека слегка припухла и отдавала синевой.
— Черт бы вас побрал, – выругалась я, отходя от зеркала и направляясь в ванную.
— Доброе утро, Валюшка, ты уже проснулась?!!
— Да с вами разве поспишь? У вас бессонница?
Свекровь точно издевалась. Она, как ни в чем не бывало, зашла за мной в ванную (мне и самой там тесно было) и пристально наблюдала, как я чищу зубы.
— Сон – это непозволительная роскошь, деточка. Чем меньше спишь, тем больше успеваешь сделать, – она так и продолжала стоять рядом.
— Вы что-то хотели? Можно мне спокойно умыться? Или вы так и будете возле меня стоять? – я наградила её недовольным взглядом и продолжила наносить круговыми движениями на лицо балансирующий гель для умывания.
— Валюшка, не злись. Ну, подумаешь: одной кошкой больше, одной кошкой меньше.
— Вы в своем уме? Дело ведь даже не в кошке и не в том, что мой ребенок уснул в расстроенных чувствах из-за того, что видел свою любимицу мертвой и меня исцарапанной с руками в крови. Дело даже не в этом.
— А в чем же? Тебя пугают отметины на твоем лице? – и опять она надменно улыбалась. – Бог шельму метит. На меня вот почему-то ваша кошка не набросилась. Потому что она чувствовала, что я очень хороший и душевный человек. А ты, Валюшка?
— Вы? И хороший человек? Ну, да, конечно! Только душа у вас палача, безжалостного и эгоистичного человека. Вы никого вокруг не слышите и не хотите слышать, Изольда Бенедиктовна. Кусок льда вы, а не хороший душевный человек.
— А ты предательница, и не зря тебя кошка поцарапала, – прошептала она, подмигивая, прежде чем закрыть за собой дверь в ванную.
— Земля круглая!
… Одевшись, я сразу же вызвала такси, и уехала на работу, даже не выпив чашки чая…
В 8.15 на моем мобильном телефоне заиграла приятная мелодия. Кто-то соскучился, – подумала я. Но оказалась, что этот кто-то звонил либо не со своего телефона, либо это был чужой человек.
— Да, – ответила я.
— Валенсия, – послышался незнакомый голос, – благодарю вас за ваше стихотворение «Букет восточной гаммой альстромерий», – и тут я сразу догадалась кто это.
— Люсьен Дюжесиль?
Он позвонил мне! Нашел мой номер телефона! Да! А этот француз настойчивый мужчина, как Александр Македонский: Пришел, увидел, победил! – мне льстило его внимание, но я и не думала, что он сможет вот так вот взять и позвонить мне. Я бы не рискнула. Но что я? Замужняя женщина, которую к тому же свекровь несправедливо обвиняет в измене.
— Можно просто Люсьен, – его чарующий голос лился так же божественно, как итальянский тенор Алессандро Сафина.
— Люсьен, – я почувствовала дрожь во всем теле, ладони стали влажными, что я чуть не выронила телефон. – Ваш букет порадовал меня, цветы и сейчас утешают меня своим нежным ароматом и разнообразием красок. Спасибо за столь неожиданный сюрприз.
— Рад стараться! Для такой очаровательной девушки все звезды с неба бросил бы к ногам! – и, не смотря на то, что я не могла видеть его лица, я чувствовала его приятную улыбку, наслаждаясь волшебным голосом, затрагивающим каждую струнку моей душевной флейты.
— Спасибо, – мне показалось, что и вторая щека залилась румянцем. – Мне не нужны звезды. Пусть светят всем желающим ими любоваться. Мне не нужно ничего доказывать. К сожалению, я замужем.
А ведь наши супружеские отношения давно стали прохладными. И я даже представляла себя в объятьях «Дюжесиля», читая его стихи. Но не могла же я сказать ему «Да! Муж не помеха, мне ничего не стоит кокетничать на стороне».
— Я понял, что вы «окольцованная птица», и ничего от вас не требую. Прошу лишь позволения оказывать вам знаки внимания. И очень надеюсь встретиться с вами лично на творческом вечере в Одессе.
Его голос имел свойство завораживать. Я не видела в нем соперника по конкурсу поэтов, только мужчину, интерес к которому рос с каждой минутой телефонного звонка, и мне самой очень хотелось взглянуть в его глаза, и утонуть в его объятьях так же сладко, как героини любовных произведений этого французского писателя.
— Я буду в Одессе уже завтра вечером, и мы обязательно встретимся, Люсьен.
— Мне остается только считать минуты до нашей встречи, Валенсия. И еще. Не думайте, что я «дамский угодник» и увлекаюсь каждой красивой женщиной. Я ценю женскую красоту, но не бегаю за каждой юбкой. Надеюсь, вы меня понимаете?
— Еще бы! Вы выбираете особенных?! Вам нравятся красивые поэтессы? Я видела список ваших читательниц. Ваши произведения пользуются успехом среди женской аудитории.
— Мне нравитесь вы.
— Люсьен…
— Валенсия, в моих мыслях нет желанья разрушать ваш брак, но я не могу не думать о вас. Ваши огненные волосы языками пламени сжигают мое сердце, и только серый дым моего «я» возвращает меня к реальности. И пустота, и одиночество – два ненасытных зверя терзают мою душу. Я загнан в клетку образцовой порядочности, и только благодаря вам я понял, что жизнь идет, и нельзя во всем себе отказывать, боясь осуждений.
— Вам легче говорить. Вы ведь в разводе.
— Да, вы совершенно правы, я живу один. Но я никогда раньше не осмелился бы пытаться ухаживать за замужней женщиной, считая это недопустимым.
— Люсьен, это недопустимо. Так нельзя.
— Дайте мне возможность хотя бы ненадолго совершить то, что я всегда считал запретом. Я приглашаю вас завтра вечером в кафе на набережной. Вы согласны?
— Люсьен, я не знаю. Давайте завтра вечером вы мне еще раз позвоните, и тогда поговорим о кафе, хорошо?
— Я буду думать о вас, Валенсия, вы стали моей музой. И вопреки всем преградам, наши души найдут друг друга. Я в этом уверен.
— До завтра, Люсьен.
Мне бы не хотелось прерывать наш разговор, но и продолжать было тяжело. Я чувствовала себя предательницей. Хотя я ничего преступного еще не совершила, но я думала с нежностью о другом мужчине, вместо того чтобы думать о муже.
— До завтра, Валенсия. Приятного дня!
— Спасибо, и вам также.
Люсьен первым положил трубку. В офисе было тихо, и казалось, что моё сердце стучало громче часов, висящих на стене. И я полдня летала в облаках после разговора с Люсьеном, даже не вспомнив ни на миг про Паулина.
Но он сам мне о себе напомнил. После стука в дверь он вошел в кабинет. Мой муж, представительный мужчина в новом галстуке голубого цвета с крупными снежинками. Я была больше чем уверенна, что этот галстук ему выбрала его мама. Ну, кто же еще? Это только она помешана на холодных цветах.