— Ты писал обо мне?
— Ну, о ком же еще? Ведь это ты похожа на осень своими огненными волосами и карими глазами из-под пушистых черных ресниц. Но с твоим появлением все вокруг оживает. Ты волшебницей-весной разбудила в моем сердце спящую любовь, моя прекрасная Валенсия.
Его рука накрыла мою ладонь. Люсьен нежно поглаживал меня, словно не замечая обручального кольца. Как же мне хотелось снять это кольцо и не надевать никогда, чтобы оно не напоминало мне о предательстве.
— Спасибо за прекрасные стихи, за вчерашний вечер и незабываемую ночь, – я смотрела на него с восхищением, и он явно догадывался, какое пламя бушевало в моей груди.
— У нас впереди еще один вечер и еще одна ночь, – спокойным голосом говорил Люсьен, пытаясь скрыть волнение, но я чувствовала, что он не хочет со мной расставаться, так же как и я с ним.
— Еще один вечер и еще одна ночь. Это так мало…
— Мало. Поэтому мы должны встретиться снова, – он с надеждой смотрел мне в глаза, а я не знала, что и ответить.
Мы сидели у самого окна, мимо проходили одесситы и гости города, я их и не замечала, ходят себе и пусть ходят. Но когда на меня кто-то долго смотрит, я будто чувствую на себе чужие взгляды. А от недобрых взоров у меня появляется какое-то смятение и желание взглянуть недоброжелателю в глаза. Тогда был именно такой случай. Я встревожено посмотрела по сторонам, ничего и никого подозрительного не обнаружив. Люсьен заметил мою неспокойность, и тоже оглянулся назад через плечо.
— Что случилось? – он негромко спросил, поворачиваясь, как и я к окну.
— Мне кажется, за мной кто-то наблюдает.
И какое же было моё удивление, когда за стеклом появился, подсматривающий образ уборщицы Марии Григорьевны.
— И я даже знаю кто это.
Я пулей сорвалась с места, пытаясь догнать скрывающуюся за углом «интеллигентку» в порванном пальто. Люсьен побежал следом, а за нами два официанта. Видимо, испугались, что мы не оплатим счет за завтрак.
— Стойте, куда же вы? – кричали они, и нам пришлось остановиться.
— Кто это был? – Люсьен удивленно ждал ответа.
— Уволенная мной в понедельник уборщица. Но что она здесь делает? Неужели её нанял муж, чтобы она следила за мной и все ему докладывала? Это значит, Паулин уже возможно знает о наших прогулках под луной, – это были мысли вслух.
— Уважаемые молодые, интересные, а кто же оплатит счет? – один из официантов тряс перед нашими лицами толстым блокнотом.
— Одну минутку, – я хотела достать кошелек, но и в этот раз Люсьен не позволил мне этого сделать.
Мой поэт-поклонник снова рассчитался из своего кармана, и опять оставил щедрые чаевые, попросив прощения за сложившуюся ситуацию. Довольные пареньки в цветных фартуках с логотипом названия пиццерии тут же оставили нас в покое. А вот мне на сердце было по-прежнему неспокойно.
— Насколько твой Паулин ревнивый человек? – серьезно спросил Люсьен.
— Не знаю насколько, но если он узнает о нас, у меня будут большие неприятности.
— Ты уверенна, что та особа была именно уволенная тобой уборщица?
—На 100 %, это была она.
— Может, нужно разыскать её и предложить ей денег за молчание?
—Сомневаюсь, что это поможет. У меня остались об этой женщине дурные воспоминания, и я не хочу, чтобы весь остаток жизни она мне угрожала и доила, как дойную корову. Пусть будет, что будет, Люсьен.
— Я не хотел, чтобы у тебя были проблемы из-за наших отношений, Валенсия.
Люсьен еще что-то хотел сказать, но его остановила. Я обняла его посреди Дерибасовской, не замечая ни прохожих, ни стука моросящего дождя, прильнула к его сильной груди, стараясь тем самым успокоиться. Его ласковые руки обнимали меня, горячее дыхание обжигало кожу, он утешал меня, шепча на ушко «все будет хорошо». И уже через несколько минут, мы торопились на троллейбусную остановку, чтобы не опоздать на открытие поэтического фестиваля.
Во дворе Дворца Культуры наблюдалось оживленное движенье. Два солидных седовласых мужчины в серых костюмах бурно что-то обсуждали, энергично жестикулируя. У каждого в руке была полупрозрачная папка с текстами, вероятно, эти двое тоже были участниками поэтического конкурса. У желтой двери громадных размеров полукругом стояли, видимо, студенты. Молодые люди в джинсах, кроссовках и черных куртках из кожзаменителя громко смеялись, читая установленную у входа афишу. С ними была и девушка, чьи разноцветные пряди беспорядочно торчали в разные стороны. Сразу стало ясно, что публика соберется разношерстная: от студента до преподавателя, от начинающего автора до лауреата литературных премий.
В зале уже находилось много народа, и первые ряды, предназначенные для участников конкурса, были практически заполнены. Среди поэтов не хватало только нас двоих. Свободные места нам достались порознь, мы немного не успели, чтобы наслаждаться творческим вечером, держа друг друга за руку.
На сцене устанавливали трибуну, проверяли микрофоны, а зал шумно продолжал наполняться. Люсьен усадил меня прямо в первом ряду. Его нежный взгляд в очередной раз смотрел сквозь меня, словно в душу. Он, наверное, догадывался, что я тоже хотела бы наслаждаться конкурсом, держа его за руку, и время от времени заглядывать в его самые ласковые и добрые глаза.
Ровно в назначенное время заиграла музыка в знак приветствия и начала очередного литературного фестиваля. Бурными аплодисментами зрители встречали ведущего в черном фраке и его помощницу в красном вечернем платье, скрывающем её туфельки явно на очень высоком каблуке. Им буквально не давали сказать слово, настолько «живыми», эмоциональными и главное небезразличными к творчеству оказались собравшиеся в зале зрители.
Знаменитых писателей зал встречал стоя. Семь авторов презентовали новые шедевры, зачитывая отрывки из поэм, делились своими мыслями и побуждали нас, зрителей размышлять о культуре, о жизни, о плохом и хорошем, о добре и зле. А одна из авторов зачитала публике стихотворение под названием «Недолюбила». Первые строки казались противоречивыми, но в целом стихотворение цепляло за душу глубоким смыслом бытия:
— Любите друг друга, пока есть такая возможность... – разлеталось гигагерцами по залу. – Скажите о вашей любви, пока ваши слова могут принести радость... чтобы потом не жалеть о том, чего уже нельзя исправить...
После презентаций книг известных русскоязычных авторов современности, ведущие торжественно представили членов жюри. В их число входил и Мануил Александрович Верпиский – председатель комиссии донецкого горсовета по вопросам культуры и туризма, поэт и прозаик в одном лице.
Добрые напутствующие слова слетали с уст многоуважаемого жюри, зажигались и гасли вспышки фотоаппаратов, зал поддерживал овациями каждого выступающего, и вот ровно в 12.00 на сцену пригласили первого участника конкурсной программы.
Это была женщина пенсионного возраста по стилю одежды напоминающая Аллу Борисовну. Черный балахон с вышитыми белыми крупными розами прикрывал коротенькие обтягивающие брючки-велосипедки. Полные ноги были похожи на молочные сардельки, перетянутые тугим ремешком лаковых туфель. Копна соломенных волос львиной гривой ниспадала на плечи. И поэтесса, обдувая себя красным веером из искусственных перьев, выразительно читала стихотворения на гражданскую тематику. Молодежь, как мне показалось, не разделяла глубоких мыслей мудрой писательницы. Слышалось перешептывание и неодобрительные смешки. А стихи продолжали накатываться волнами, с каждым стихотворением, все с более сильным акцентом на духовную бедность молодого поколения: