За ночь я набралась сил, успокоилась после недавних переживаний и уже обдумывала, как бы удачнее сыграть отведенную мне роль в разоблачении Паулина Перольского. Я, конечно, не могла не думать о Люсьене с Елисеем. Хотелось быть рядом с ними или хотя бы услышать их голоса, но Екатерина Степановна предупредила меня, что мой номер прослушивается. Паулин оказался тем еще фруктом.
На часах было 05.13. До прибытия на станцию донецкого железнодорожного вокзала у меня еще было более двух часов свободного времени. Спать под непрекращающийся храп было невозможно. Даже мысли сбивались от столь низкочастотного дребезжащего звука.
— Они должно быть уже в Одессе, – я все же думала о сыне и любимом человеке, мысленно задавая себе вопросы. – Закончен ли ремонт в доме, где моим мужчинам предстоит дожидаться меня какое-то время?
Екатерина Степановна вчера спросила меня, нет ли у меня надежного места, где можно было бы спрятать на несколько дней Люсьена с малышом. И поразмыслив, я вспомнила о предложении Ирины Николаевны отдохнуть в ее домике, доставшемся ей в наследство. Одесса, район Мельницы, улица Ивана и Юрия Липы, дом № 9, – назвала я точный адрес. Меня немного смущало, что листок с этим адресом так и остался среди моих бумаг в доме Паулина. Но я была на 99% уверенна, что искать Люсьена и Елисея будут только на дне реки, и только водолазы. Поэтому я набрала 099-99-99-099, легко запоминающийся номер подруги, и со старенькой Nokia леди-капитана позвонила Ирине. Но во время разговора я так и не коснулась темы ремонта в доме. Главное тогда был сам факт, что с её разрешения Люсьен Дюжесиль с моим мальчиком поселятся в одном из домиков прекрасного города Одессы, сблизившего нас под ночным звездным небом. И уже скоро мы вновь встретимся, вот только осталось вывести на чистую воду Паулина и воздать ему по заслугам.
Бардовые лаковые туфельки стучали каблучками по тротуарной плитке. Я на секундочку остановилась, поправила строгую черную юбку, и с высоко поднятой головой пошла дальше. Теплый ветер раздувал тонную ткань моей кофточки с абстрактными изображениями красно-бардовых вишен с черными листьями, огненные волосы непослушно лезли в глаза, которые сегодня даже не были накрашены. Со стороны лицо могло показаться нездоровым любому прохожему, но я, не обращая ни на кого внимания, шла домой, туда, где по моим предположениям «графиня» Изольда Бенедиктовна кусает себе локти из-за «несчастного случая» с её внуком.
Лестница. Сердце с каждой ступенькой стучит все сильнее. Воспоминания. Я мысленно переношусь во времени обратно на реку. Вода, брызги, Люсьен и Елисей идут ко дну, холодная синь глубокой реки, отчаянье и боль потери, слезы. И я готова поплакаться в жилетку жестокой свекрови. Звонок в дверь. Удручающая тишина. Ожидание. Звуки открывающихся замков, и дверь медленно открывается.
— Валюшка, – произнесла Изольда Бенедиктовна слабым голосом так, словно ожидала моего визита.
Передо мной стояла вовсе не та элегантная женщина в синем платье и белых перчатках. На ней не было дорогих украшений: ни брошки, ни ожерелья, ни сережек. Волосы без укладки. Она даже не расчесывалась, – подумала я. Её руки заметно дрожали, как и нижняя губа, а глаза стеклянным взглядом пристально смотрели на меня. И не было во взгляде присущего Изольде Бенедиктовне высокомерия, величия; скорее раскаянье или сожаление, даже боль, как мне показалось. Передо мной стояла слабая пенсионерка в халате и комнатных тапочках на босую ногу. Резкий запах валерьянки подтвердил мои предположения – свекровь тоже человек, и оказывается её ледяное сердце тоже способно переживать.
— Паулин уже уехал на работу? – спросила я, всхлипывая, так и не решаясь якобы войти.
— Да, только недавно ушел, – свекровь достала носовой платочек из кармана и вытерла нос, – ты проходи, Валюшка, проходи. Это же и твоя квартира, твой дом, – теперь всхлипывать стала Изольда Бенедиктовна.
— Вам нездоровится? – спросила я, переступая через порог, а сама при этом дала волю слезам, готовым литься ручьем от одной только мысли о тех ужасных минутах, которые мне довелось пережить от части и по вине свекрови.
— Не обращай внимания, Валюшка, у меня весенняя аллергия, – нехитрое оправдание придумала себе свекровь. – Ох уж эти деревья, кустарники и травы. Все цветет, и от этой пыльцы даже в четырех стенах не спрячешься, – развела она руки в стороны, печально смотря мне в глаза, как преданный пес.
Я закрыла за собой дверь, опустила сумку на пол, и еще раз пробежалась взглядом по болезненному лицу свекрови: красный нос, белки глаз покрыты сеткой воспаленных капилляров. Может, у неё и правда аллергия, – подумала я, вытирая горячие слезы на своих щеках. Пришло время действовать.
–– Беда, Изольда Бенедиктовна, горе. За что судьба так жестоко меня наказала, отобрав у меня все что было? Мой маленький Елисейка, моя крошка, – я тоже достала носовой платочек и стала громко сморкаться. – Его больше нет, – кричала я, рыдая, – его забрала у меня река. Холодная, бессердечная, жестокая.
Изольда Бенедиктовна резко схватилась за сердце. Она стала задыхаться: глаза на выкате, рот открыт. Как рыба, свекровь хватала воздух, медленно приседая. Я испугалась. Мне вовсе не хотелось, чтобы она умерла у меня на руках.
— Скорую, – еле слышно произнесла Изольда Бенедиктовна, опираясь о стену.
— Сейчас.
Я побежала к телефону. Сделав глубокий вдох, набрала номер. Гудки. Занято. Набираю снова и снова. Лишь на четвертый раз на другом конце провода послышалось «Приемное отделение скорой помощи».
Тяжелое дыхание свекрови прекратилось, едва я положила трубку, вызвав врача на дом. Тишина. Поправив маленькую черную пуговичку на кофточке, я метнула в коридор. Похоже, свекровь потеряла сознание. Я взяла её за руку. Пульс прощупывался, но она еле дышала, казалось, смерть хочет забрать её на небеса.
— Изольда Бенедиктовна, очнитесь, – я слегка потрясла ее обмякшие плечи, но она не реагировала. – Вы меня слышите? Скажите хоть слово.
— Про-о-о-сти меня-а-а, – не открывая глаз, простонала свекровь, хватая меня за руку холодной, как лед, ладошкой. – Это я во всем вина… виновата.
— В чем? – её признание на скрытую камеру должно стать одним из доказательств в деле по обвинению Паулина в организации убийства Люсьена Дюжесиль, но Изольда Бенедиктовна молчала. – В чем вы виноваты?
— «Нет человека – нет проблемы», – потом опять молчание.
— О чем вы? Я вас не понимаю, – хотя на самом деле, я все прекрасно понимала, но мне нужно было её признание.
— Я любила Елисея, – на каждом слоге она запиналась, – он напоминал мне моего Бориса. Такие же черты лица. Даже Паулин не так похож на своего отца.
— Произошел несчастный случай, – сказала я, надеясь услышать от свекрови опровержение своих слов.
— Это был не несчастный случай, – Изольда Бенедиктовна на миг открыла покрасневшие глаза, – Паулин заплатил за смерть твоего любовника, желая любым способом вернуть тебя. Он очень любит тебя. Ты для него смысл жизни, как и Елисей, который отправился на тот свет вместе с твоим Дюжесилем. Умереть должен был только твой любовник. А вышло так, что невинное дитя заплатило своей жизнью за твою измену, Валюшка. Ты тоже виновата, как и я. Это я надоумила Паулина избавиться от соперника. Если бы я знала, что и Елисей погибнет, я бы низачто не пожелала смерти твоему поэту. Прости.