- Что же вы? Подписывайте! - сказал Дерягин.
Я написал на листке: «Не возражаю». Я даже не успел сообразить толком что к чему, а заявление уже было подписано помощником директора.
- Вот и все, - облегченно сказал он. - Мы вас к этому не принуждали.
- Чистая правда, - сказал Арсик и вышел из кабинета.
- Что же это такое? - спросила Татьяна Павловна.
- Все к лучшему, уважаемая Татьяна Павловна, - сказал Галилеев. - Давайте посмотрим на дело практически. Идея требует всесторонней проверки. Мы не можем проводить сеансы облучения со всеми сотрудниками. К сожалению, мы не сможем добиться такого положения, чтобы все без исключения стали ангелами с помощью установки Томашевича. А единичные ангелы нам не нужны.
- Это верно! - рассмеялся Дерягин.
Татьяна Павловна заволновалась, стала предлагать компромиссные решения. Например, создать установку пониженной мощности для приятного времяпровождения. Нечто вроде телевизора. Она сказала, что можно заинтересовать министерство легкой промышленности.
- Да, такой удобный приборчик для пенсионеров. Успокаивающий нервы, - сказал я.
- А почему бы и нет? - сказала Татьяна Павловна.
- Ну его к богу! - сказал Дерягин.
- Чего по-настоящему жаль, так это запоминающего элемента Томашевича, - сказал профессор.
И тут только я понял, что все свершилось, что поезд уже ушел, а я по собственной воле расстался с Арсиком. Как же это получилось? Почему я не защищал вместе с ним наш свет и нашу музыку? Зачем я выбрал позицию нейтрального наблюдателя?
Я полагал, что объективность важнее всего. И только теперь догадался, что никакой объективности нет, не может быть объективности, если одни люди слепые, а другие зрячие. Если ты стал зрячим, то изволь верить в то, что увидел. Изволь отстаивать свой свет, потому что иначе тьма поглотит его. Право быть зрячим нужно подтверждать все время. Каждый день, каждую минуту. В противном случае ты снова ослепнешь.
Я пришел в лабораторию в скверном расположении духа. Мне было стыдно взглянуть на наших.
Они пили чай. Дымился наш электрический самовар. Мой стакан был полон. Все сидели молча, задумчиво, но обреченности я не заметил.
- Геша, попей чайку, - сказал Арсик. - И не расстраивайся… Прости, что я тебя заранее не предупредил.
- Что ты собираешься делать? - спросил я.
- Уеду, - сказал Арсик. - Неужели ты думаешь, что я потерял интерес? Начну по новой.
- И опять будет то же самое…
- Нет, Геша! - хитро сказал Арсик и подмигнул мне. - Теперь я умнее. Теперь я знаю, что не у всех есть душа, а значит, придется воевать.
- Чем же ты собираешься воевать?
- Светом, - сказал Арсик.
- Геннадий Васильевич, мы тоже с Арсиком уходим, - сказала Шурочка. - Не обижайтесь.
- Кто - мы?
- Я еще, - сказала Катя. - Мы поедем на Север.
Я ничего не сказал. Крепкий горячий чай обжигал губы. Я дул на него - в стакане бежали маленькие волны, поверхность чая рябила, с нее срывался прозрачный пар. Пришла печаль и унесла меня далеко из нашей комнаты - в тихую страну, где переливался красками небосвод, изображая полярное сияние. Так вдруг захотелось посмотреть в окуляры установки, сил нет! Но она была темна, осколки линз еще валялись на верхней панели, рядом грустно и добросовестно вздыхал Игнатий Семенович.
Потом они ушли втроем, уже отъединенные от нас общим делом. Через несколько дней мы с Игнатием Семеновичем их провожали. Девушки были настроены решительно, они повзрослели за эти дни. Ехали они в полную неизвестность, за Полярный круг, в небольшой городок, где Арсику предложили работу в институте геофизики. Шурочке и Кате ничего не предлагали, они ехали наудачу.
- Геша, добей запоминающее устройство, - сказал Арсик. - А если… - Арсик замялся. - Если что, то вся схема установки в моем письменном столе. Я взял копии.
- Понял, - сказал я.
Мы расцеловались у вагона. Девушки всплакнули. Игнатий Семенович шумно сморкался в огромный носовой платок. Шел дождь, лица у всех были мокрыми. Поезд тронулся, девушки и Арсик впрыгнули в тамбур и долго махали нам руками. Потом мы с Игнатием Семеновичем шли по длинному, бесконечному перрону.
Уход трех сотрудников из лаборатории расценили как провал моей деятельности начальника. Мы с Игнатием Семеновичем снова влились в лабораторию профессора Галилеева. Территориально изменения нас не затронули, мы остались в той же комнате, рядом с разрушенной установкой.
К нам часто приходили те, кто пользовался светом Арсика. Я не предполагал, что мы успели создать себе столько союзников. Установка была разбита, но теперь она, казалось, излучала невидимый свет. Мне всегда казалось, что хороших людей больше, чем плохих. Теперь я в этом убедился. Люди стали мягче и душевнее относиться друг к другу, а те, кто вел с нами войну - бездельники, карьеристы и прочая шваль, - потихоньку стали уходить из института. Арсик зря поторопился с отъездом.