— Вы, — не выбирая, сказал Спринглторп одному из военных. — Я вам приказываю: немедленно доставьте раненого в госпиталь. На моей машине, если других нет.
— Миндальничаете, капитан.
— Ангус, спокойнее. Мне только что сообщили: два транспортера пришли на третий эвакодром. Задерживают эвакуацию. Требуют заложника. Я разрешил им лететь. Мы дадим им заложника.
— Прекрасно! Уж не меня ли пошлете?
— Нет. Пойдет Мартин Кэйрд. Правда, Мартин?
Куотерлайф резко обернулся к Кэйрду. Тот медленно поднялся с кресла. Ростом он был выше Ангуса.
— Вы правы, Спринглторп. Спасибо. Я пойду, и все кончится миром. Не думайте больше об этом деле. Сам справлюсь.
— Исторический момент! — с издевкой сказал Куотерлайф.
— Ангус! Ангус! Полубезумцы против полубезумцев в сумасшедшем доме. Фарс! Неужели вы не понимаете? Вы! Зачем нужно делать из этого трагедию? Пусть Мартин едет. Да придите же в себя!
Молчание было недолгим.
— Ладно, — сквозь зубы сказал Куотерлайф. — Будь по-вашему. Берите транспортер в парке. Там еще осталось два.
Кэйрд молча протянул Куотерлайфу свою ладонь-лопату. Тот помедлил, стащил перчатку и подал Кэйрду руку.
— Алло! Третий эвакодром? Заложником будет Мартин Кэйрд-старший. Он выезжает. Прошу вас, ведите переговоры очень спокойно. Никакого раздражения.
Кэйрд вышел. Куотерлайф швырнул перчатки на стол, сел было, но тут же вскочил и заходил по комнате.
— Ангус, так нельзя, — начал Спринглторп. — Решимость решимостью, я не спорю, это хорошо. Но поймите, иногда она слишком далеко заводит.
— Давайте лучше не будем об этом, капитан. На вашем прекраснодушии, вы меня извините, можно заехать гораздо дальше. Так ведь тоже нельзя! Черт! Надо же, как прошляпили!
— Ничего худого не случилось, Ангус. Хотя и могло. Я уверен, что в лаборатории все кончится благополучно.
— Да я не об этом! Через неделю Левкович начнет кидать свои бомбы. Предположим, все пойдет, как задумано. Что это означает? А то, что через полгода, ну, через год, все успокоится. Понимаете, капитан? Здесь начнется жизнь, новая жизнь! Какая жизнь? Вот что мы прошляпили! А фюрер об этом подумал! Дрянь он последняя, сами видите! Но подумал. Вперед нас, благородных, умных, честных — называйте, как хотите! — а по сути так слепых котят!
— Ангус, постойте! Вы что, вы всерьез считаете нас с вами благородными, умными и так далее?
— Давайте без самоуничижения. Не надо. Дело таково. Нам эти качества припишут, не сомневайтесь. Вы и сами только что к этому руку приложили. А так это или не так, не имеет никакого значения.
— Не знаю, Ангус, и знать не хочу. Я смотрю на это иначе. Просто я, и вы, и все мы попали в беду. Рухнул дом. Из-под обломков надо выбираться. Мы пытаемся выбраться. Вот и все.
— В том-то и дело, что не все. Не все! Надо построить новый дом. Вот что нам предстоит. Хватит ли у нас на это пороху? Вот о чем пора задуматься.
— Рано, Ангус, рано. Вы говорите о политике, я никогда в ней ничего не понимал, но знаю: сейчас не до нее.
— Слепое мещанское чистоплюйство! Вы извините меня, но это так. Всегда до нее! Всю жизнь кто-то на вашем хребте гнул политику и выворачивал, как хотел, а вам все было не до нее! Вы понимаете, что произошло? Страна подошла вплотную к социальному перевороту. В нашей власти сейчас повернуть ее на новый путь, и нам не простится, если мы эту возможность упустим. Я говорю вам открыто: ни я, ни ребята Дэда Борроумли — они сегодня много сделали, не забывайте о них! — мы вернуться назад не позволим.
— Вы говорите так, словно объявляете мне войну.
— Капитан, если нам придется это сделать, мы сделаем. Это будет очень трудно. Ваш авторитет громаден. Больше его, пожалуй, только ваша удивительная наивность. И умопомрачительная везучесть. Я не знаю, что отдал бы, чтобы твердо знать, что вы на нашей стороне. Но вы не на нашей стороне, вы сами по себе. Не хочу, не желаю сражаться с вами. Но, если понадобится, буду. Буду. У меня нет другого выхода.
— Как странно, Ангус. Вы только что поставили на карту все, чем располагали, чтобы я остался на своем месте. И тут же чуть ли не умоляете меня убраться подобру-поздорову, чтобы я вам не мешал. Я вас не понимаю.
— Да нет же! Нет же! Дело не лично в вас и не во мне. Надо строить дом. Я хочу, чтобы мы строили. Начинать надо сегодня. А кто не начнет, тот станет врагом. Не мне — делу. Огромному и достойному.
— Извините, Ангус, но, по-моему, вы излишне драматизируете. Как-то это все театрально. У меня какое-то неприятное чувство, словно всем нужно, чтобы я был достопочтенной говорящей куклой в чьих-то руках. Хватит! Не буду. Не буду, слышите! Все эти ваши «нынче одно, а завтра по-другому» — чушь! Надо просто честно работать, и все образуется само. Не слишком ли вы поверили в какую-то идеальную схему? Берегитесь! Ее плен может погубить не только меня или вас.
— Капитан, я вас не перевоспитаю. К большому моему сожалению. Я должен был вам сказать то, что сказал. Давайте будем честно трудиться. Давайте. Там видно будет.
— А вы не думаете, что много будет значить еще и то, что по этому поводу думает мадам Дэвисон?
Куотерлайф на полушаге остановился как вкопанный.
— Капитан, — сказал он, помедлив, — да неужели же вы настолько слепы! Она своими руками потащит остров на место, если только прикажете вы. И… не только потому, что вы для нее авторитет. Это гораздо больше. Чтобы такая женщина, как Памела Дэвисон… Человек же вы! Неужели же вы не понимаете, не чувствуете…
— Алло! Капитан! Капитан! — загремел селектор. — Дэд Борроумли говорит! Капитан, вы меня слышите? Мы Кэйрда-младшего сгребли! Слышите? Тут он у меня!
— Дэд, старик! Как тебе удалось? — завопил Куотерлайф.
— Ангус, ты там? Слушай! Пока суд да дело, я отправил туда две пары наших посмотреть, как да что. Они в робах. Кто отличит? Том-Программа и Кожаный пошли. Том доску подхватил для маскировки, а Кожаный — угольник. Проходят мимо туалета, глядь — а он оттуда собственной персоной, и с ним два лба из его команды. Медвежья болезнь одолела. Ребята-то в курсе, я им тут все в красках описал. Кожаный с ходу угольником одного по каске, с другим сцепился, а Том ему, красавчику, в живот головой; положил, рот снегом набил, шарфом завязал, он и не очень рыпался. Тех двоих ребята упаковали и в кабинку упрятали. А его к доске примотали и на плечах вынесли, никто ничего и не заметил. Сидит здесь, что-то такое бормочет. Вроде бы он у всей этой компании был на крючке за какие-то свои старые дела, от одного их вида его тошнит. И от нашего тоже. Плачет от облегчения души. Похоже так. Сейчас Дэвисон придет — выясним. Она вернулась, совет держать будем. Еще Дятел ходил и Регбист. Говорят, их там с десяток толчется возле трансформаторной и человек пять у вертолетов. Мы их мигом прихлопнем, не беспокойтесь.
— Благодарю вас, мистер Борроумли. Это замечательная новость, — сказал Спринглторп. — Но только я впредь попрошу вас: в разговоре со мной не упоминайте, пожалуйста, подпольных кличек, а называйте людей по именам.
— Слушаюсь, капитан, — радостно отозвалось из селектора.
— Ч-черт! — Куотерлайф ударил кулаком в ладонь. — Капитан, вам не может так везти! Не может! Это какой-то цирк, фокусничество! Что же мне, верить в вас, как в бога? Идиотизм!
— Почему вы считаете меня удачливым? — тихо спросил Спринглторп. — Я одинокий старый человек, я ко всем этим вещам не стремился. Если считать, что существует судьба, так это больше похоже на ее издевку. К счастью, у меня не было времени раздумывать на эту тему. Когда у меня выдается минута, я думаю о сыне и жене. Их нет — значит, и меня нет. До сих пор, Ангус, я не очень твердо знал, что я здесь делаю. Баунтон говорил, но я как-то не очень усвоил. Спасибо вам, теперь я, кажется, понял. Я живу, пожалуй, только для того, чтобы добры молодцы вроде вас не слишком увлекались экспериментами в новом доме. Я-то знаю: людям там должно быть удобно. Так что я снова инспектор по гражданскому строительству. Имейте это в виду на будущее.
— Как хотите, — ответил Куотерлайф. — Строить, по-моему, более достойное занятие, чем инспектировать. Впрочем, кому как.