погрузи, только "я" не воруй.
Ибо влажное "ты" не разделишь
на двоих, если зонтика три...
Рушишь воды и кроны шевелишь,
даже сердце сжимаешь внутри. -
Одного, Драгоценный, не можешь -
погасить нашу душную спесь.
Оттого так терзаешь и гложешь -
подаешь зеркала... Занавесь!
Созерцатель соседнего пыла,
так что капля шипит на щеке,
жду - когда же все то, что томило,
в шумном люке исчезнет, в песке.
О, тогда лишь, когда нас - бесполо,
безъязыко - с дырявой кормы
смоет вольной волною Глагола,
мы полюбим размытое "мы".
10. КОЛЕСО ФОРТУНЫ
До ада ближе, чем до Багдада.
И по ночам корабельной крысой
мечется сердце - Шехерезада...
Что эти пляски старухе лысой?
Что эти сказки - об Аладине,
о паладине, о мореходе -
выросшей вдруг леденцовой льдине,
в южных морях, при ясной погоде?..
Тщетно крути колесо, Фортуна,
вялой волною! Тони, лоханка,
выменяв дырку в своем борту на
пыл "Стерегущего", щебень Ханко!
Алые все отворяй кингстоны,
пей океан из фонтанной пасти -
о, эти соли живые! Стоны
слушай, не ведая - смерти, страсти...
Кто там - Анубис, Тифон, Геката?
Смена немая зимы и лета?
Запад восхода? Восток заката? -
Только зеркальная грань валета,
только двойная тоска Нарцисса -
взаимоотражение "я" в "ты"...
Нет ни движенья, ни веса, крыса!
Не аргонавты мы - астронавты...
Смерть не страшна и жизнь невозможна,
сердце по кругу бежит тревожно.
11. СИЛА
Было в городе зыбко и жарко -
к языку прилипали слова.
По лекалу кроила байдарка
острием острова-рукава.
Леску жизни вокзальная Парка
обрезала... Я помню едва:
похоть улицы, смрад зоопарка,
золотое отчаянье льва...
Так томился ты, запертый в клетке
мною (мне бы хотелось - в грудной)...
Дай мне сонные эти таблетки -
и танцующий зной площадной,
и касанье кладбищенской ветки,
и пылание плоти родной!..
Время - вроде рулетки, монетки,
смертный выигрыш лепты сквозной.
Вид на шпиль из расширенных окон,
зелень волн, тополиный балкон...
Не составить из зримых волокон
свет, на нас нисходивший... с икон?..
Я смотрю в голубой потолок: он
знает, что я поставил на кон.
12. ВИСЕЛЬНИК
Брат Иуда, отец мандрагоры,
знаю: дело твое керосин!..
Палестинские синие горы
и серебряный шорох осин...
И паломник немой очарован
дымкой новозаветных высот.
Но не им, а тобой поцелован
Тот, Кто крест всепрощенья несет. .
Вижу: целое море заката
и огней золотистых щепоть...
Увеличена так и разъята
у задушенных грешная плоть!..
Жизнь - лишь помесь синкопы и смуты:
тех - повесить, а этих - распять...
Но на сходе последней минуты
Он тебя поцелует опять.
13. СМЕРТЬ
Овальный блик фотоэмали:
счастливый фавн лет двадцати...
Когда его вот так снимали,
могло ли в голову прийти?..
Банально, знаешь ли, и жутко...
В сети кладбищенских аллей
паучья трепетная шутка -
еще смешнее и пошлей...
Неладно в Даннии, прохладно -
и я шепчу тебе: "Пошли!"
Но ты все жалобно и жадно
глядишь на тленника земли.
14. УМЕРЕННОСТЬ
Из пустого в порожнее воду,
воздух, землю, огонь, - ото всех
правил реализуя свободу
и законных не зная помех
сострадания, - переливаю,
на листе подражая Творцу. .
Только что ж это - сам я сгораю
и горячую соль по лицу
растираю, столь вольно играя?
Скоро гвозди в ладони вобьют. .
А какое видение рая
озаряло, ты помнишь, дебют!
Сфер вращенье и пенье гармоний,
вообще - сообща, заодно...
Зной мученья и едкий аммоний -
плащаницы голгофской пятно.
15. ПАН, ИЛИ ДЬЯВОЛ
Лишь глаза закрою, что ни
ночь, - растет, дуреет
плоть под тяжестью ладони -
и почтовым реет
голубем к тебе - такому,
господи, далекому, -
мрак подкатывает комом
к горлу, сердце ёкает. .
Я хочу тебя - такого:
горького, ночного,
заключенного в оковы,
ключевого - снова...
ах, забыл я это слово -
термин птицелова:
сизым оловом - основа,
на просвет - лилово...
Слово - доблестней тюльпана
в его юной лени...
Как мы баловали Пана,
милого оленя!
Ни единой не поверю
византийской сплетне...