Самоназванного же друга звали заковыристо — Этáк Дýдо Чан из рода Пятихвоста.
— Дудо, у тебя что-нибудь есть пожевать? — уточнила я у открывшегося вида на мужскую макушку.
— Посмотри в шкафу, жена что-то там давала, — друг так и не оторвался от развёрнутого вирт-окна, только подбородком чуть мотнул в сторону.
С женой друга мы знакомы только заочно, по фотографиям. Дородная дама, как и все улийки, воспринимала меня, скорее, как голодного дистрофичного ребенка, не доедавшего всю жизнь, и потому усиленно пыталась подкормить хоть как-то, выдавая мужу тройную порцию еды на каждый приём пищи. Знала, что для себя самой я готовлю редко… да и то, ограничиваюсь чем-то легким и быстрым в приготовлении.
Угрозы в виде возможной разлучницы она во мне не видела, и причину такого отношения я понимала. Улийцы просто фанатеют от пышных форм, и чем крупнее жена, тем больше они ее обожают. Мне, цыпленку-переростку, с ними было не тягаться.
Благоверная Дудо не подвела — шесть огромных бутербродов на утренний перекус для нас двоих лежали в отдельной коробке, красиво замотанные в пищевую, желтоватого цвета бумагу.
Поделилась по-братски, разложив на расстеленных одноразовых салфетках по три бутера на нос, приготовила местный аналог фруктового чая и устроилась рядом с другом ждать.
— Ну что, я закончил, теперь могу и рассказать о нашем клиенте, — Дудо оторвался от экрана, посмотрел на аккуратно выстроенные стопки еды, взглянул на меня, вздохнул и продолжил, — делать это мы можем и жуя, так что давай приступать.
Другого приглашения мне не понадобилось. Упавший вчера вечером в желудок памятный салат был единственной моей едой до сего момента — выпитая ранним утром чашка пустого чая без сахара не в счет, так что на приготовленное женой друга накинулась с особым рвением под его одобрительным взглядом.
— Может, и получится тебя откормить, чтобы перед другими стыдно не было, — он с сомнением пододвинул мне еще один (из своих) сэндвич, — конечно, до приемлемых размеров ты уже не дотянешь, но, может, и удастся тебя удачно пристроить.
На последних словах я поперхнулась, стоило только представить эти их приличные размеры. Получила свою порцию ударов по спине и хрипло открестилась от подобно перспективы:
— Пожалей, друг мой, мне столько не съесть, — в ответ получила удовлетворённый хмык.
Нравилась я ему, нравилась. Как хороший друг-приятель нравилась, а вы что подумали?
— Ладно, об этом потом, — улиец уже расправился со своим первым бутербродом и, приступив ко второму, решил перейти к делу, — отпечатки пальцев и сканер роговицы показал, что это Теор Рха, один из наследников клана Рха… Смотрю, личность убитого для тебя не новость?
— Просветили уже, — пробурчала невнятно в ответ — все же жена у Дудо готовит великолепно, даже такие простые вещи, как наш неприхотливый завтрак. — Еще вчера.
— Дай угадаю, кто-то из благородного семейства прознал, кто расследует дело и заявился к тебе для наставления? — немного встревоженно проворчал друг. Он не любил, когда кто-то опережал его хоть в чем-то, связанном с работой. Еще больше не любил, когда кому-то из его друзей-подопечных начинали угрожать.
— Не угадал, — продолжала тщательно пережёвывать я, уверенная, что он скоро и сам догадается о сообщившей мне новости личности.
— Неужто брошенный герой, метящий на место отца города? — ну, что я говорила?
Пожала плечами. Зачем тратить слова, когда и так все ясно.
— У Гато свой интерес в этом деле? — пришел мой через раздавать укоризненные взгляды, мол, что глупости-то спрашиваешь, если угадал в главном, — Ладно, прости, дурость спорол. Просто хотелось бы знать, чего хочет будущее начальство, чтобы лишнего не напортачить.
— Ал требовал посадить всех супостатов, чтобы ни у кого в нашем городе даже мысли не возникало повторить такое еще раз, — промямлила я, дожевывая последний кусочек.
Бывшего любовника Котом (по-испански «Гато») обозвала я сама, за излишнюю хитрость и любвеобильность. Всем же остальным так понравилось выражение на уже давно забытом для них диалекте, что вскоре уже по-другому его за глаза никто и не называл. Знал ли о подобном безобразии сам мужчина, я не сомневалась, но… видимо, то ли само прозвище ему нравилось, то ли льстило, что подобную характеристику дала ему молоденькая любовница (пусть и бывшая), то ли просто для поддержания собственной репутации бабника.