А вернувшись оттуда уже при полном параде – в деловом костюме, надетом поверх белоснежной блузки, с аккуратно стянутыми в строгий узел волосами, – быстрым шагом подошла ко мне и отвесила смачную пощечину.
Рука у Марины, надо вам сказать, далеко не девичья. Я имею в виду удар. Почувствовав во рту солоноватый привкус, я осторожно исследовал языком зубы: по счастью, они оказались целы. Мне всего только повредили десну.
– Подлец, – спокойно, будто подводя итог научному исследованию, сказала Марина. – А я-то еще такого подлеца за человека считала… Ничего, ты еще пожалеешь!
– Ты принципиально не хочешь, чтобы мы остались друзьями?
– Да пошел ты!
– Жаль. Честное слово, Марин, я не хотел тебя обидеть. Ты мне всегда нравилась.
– Я сказала: ты еще пожалеешь!
– Ладно. Давай, я подвезу тебя до дома?
– Я сказала: иди ты к чертовой бабушке, – раздельно, сквозь зубы проговорила Марина.
И вышла.
Я немного постоял в коридоре, прислушиваясь – не екнет ли где-нибудь в сердце, не ущипнет ли за краешек мозга чувство, похожее на сожаление. Но ничего подбного не случилось.
Возникло другое чувство: ужасно не хотелось ехать отсюда, из гостиницы на краю Москвы, где Марина предпочитала проводить наши встречи, в свою холостяцкую квартиру одному. Я прикурил новую сигарету, взял телефон и медленно пролистал адресную книжку. Люба, Женя, Светлана… Катька. Стоп! А вот именно Катьку, с ее трогательным стриженым затылком и по-мальчишески длинными руками и ногами, я не видел сто лет.
– Алло!
– Кать? Привет.
– Привет. Это ты?
– Это я. А это ты?
Помолчали.
– Ты не звонил мне сто лет.
– Зато много думал. И все о тебе. Скажи, пожалуйста, о тебе кто-нибудь хоть разу думал целое столетие?
– Опять шуточки… Почему ты вспомнил обо мне именно сегодня?
– Устал думать и захотел увидеть тебя воочию.
– Поздно.
– Что?
– Я сказала – поздно. У нас с тобой все поздно. Я теперь другая. Совсем другая. Пока…
– Как это… Погоди! – закричал я, интуитивно поняв, что она собирается бросить трубку. – Катька!
– Ну?
– Что это за «ну»? Куда ты?
Она помолчала.
– Хорошо, я скажу, но только для того, чтобы ты знал. И все: запомни, от тебя мне ничего не нужно. Но у меня будет ребенок.
– У тебя?
– Да. От тебя.
Фу ты черт, да они просто сговорились сегодня!
– Ну? И что ты молчишь?
– А почему ты молчишь?
– А надо, чтобы я что-то сказал?
– Да нет… в общем-то, совсем необязательно.
– Гмхм… Ну что ж… Тогда спокойной ночи?
– Будь здоров.
В ухо полились частые гудки.
Некоторое время я стоял с трубкой в руках, чувствуя себя полным идиотом. Виноватым я себя не ощущал: у нас с Катькой были не те отношения, чтобы весть о ребенке, которого она зачала от меня, могла вызвать во мне чувство вины или – на выбор – ответственности за содеянное. Я даже не знал, что она перестала предохраняться. Но черт возьми! Раз уж такое случилось, надо же хотя бы обсудить!
Я снова набрал Катькин номер.
– Катьк, не бросай трубку. Послушай. Я понимаю: что бы я сейчас ни сказал, все равно буду выглядеть в твоих глазах подлецом и – как это у вас там говорится? – «такой же сволочью, как и все остальные мужики». – Я с шумом пододвинул табуретку и, сам того не желая, присел точно напротив расправленной постели, еще хранившей тепло Марининого тела. – Я действительно считаю, что ни в чем не виноват, тем более сама ты тоже не ставила меня в известность о своих планах! Но я хотел бы, чтобы ты четко представляла себе последствия.
– Я представляю.
– Катька, – мой голос невольно потеплел. Закрыв глаза, я мысленно взял в ладони ее лицо – узкое, скуластое, с чуть косящими черными глазами и кожей настолько нежной, что на ней всегда оставался след от любого прикосновения. Ох, Катька-Катька, ну зачем нам все это? – Катьк! Подумай, ты же сама, сама все разрушаешь… Разве нам плохо было вместе? Вдвоем? Мы же были прекрасной парой, мы были лучше всех, самые смелые, умные, красивые… Катя! Ну подумай еще раз, я же люблю тебя, дурочка!
– Я тоже люблю тебя… И его я тоже люблю…
– Ты не можешь любить «его»! «Его» еще нет, это только тканевое образование, ничтожное, ничего не соображающее – господи, даже названия для него нет, разве вот только что «зародыш», фу, какое отвратительное слово!.. «Зародыш»! Катька, ну ты же просто упрямишься! Повторяю еще раз: ребенок мне не нужен. А ты нужна. Всего одна операция, каких-то пять минут, она даже не болезненная, знаешь, сейчас медицина очень далеко продвинулась…