– Это… – прошептала Элизабет. Нагнувшись под старый дубовый стол, она просунула пальцы в щель между половицами. Как и два десятилетия назад, одна из них держалась только на честном слове. Мистер Фолей так и не удосужился вбить в доску хотя бы пару гвоздей. Трясущейся рукой она шарила в пыли, пока не наткнулась на свернутую бумажку.
Не разворачивая ее, она передала записку Румер.
Едва Румер увидела этот пожелтевший грязный клочок, как у нее на глаза навернулись слезы.
– Я нашла ее по ошибке, – тихо сказала Элизабет. – Пришла сюда попить чаю и обдумать свою роль… а когда открыла ящик, то сразу же узнала его почерк. И я прочла записку.
– Последняя записка от Зеба, – прошептала Румер. – Он ведь уверял меня, что написал ее…
– Мне очень-очень жаль, – вздохнула Элизабет.
Она смотрела на то, как ее сестра плакала, читая слова любви, написанные им много лет назад; слова, которые неотступно преследовали Элизабет каждый божий день и которые она знала наизусть.
«Ру, любимая!
Можешь ли ты встретиться со мной сегодня вечером в восемь? Думаю, ты знаешь где – у Индейской Могилы. Я принесу палатку и поставлю ее в маленькой долине. Там мы будем вместе, и нас никто не потревожит. Сгораю от нетерпения и жду тебя.
Зеб».
– Ты прочла и спрятала ее, – сказала Румер.
– Да, – пробормотала Элизабет. Но, подняв голову, она с удивлением увидела, что глаза ее сестры уже сухие и что они ярко блестят. Их переполняла боль, но помимо нее Элизабет заметила, как разгораются в них искры старой любви. Они светились так же, как и прежде, когда девочки делились между собой тайнами, волшебными секретами и любовью. И мама говорила им, что они заведут себе еще много друзей, а вот сестра каждой из них будет только одна.
– Мне очень жаль, Румер, – тихо сказала она. Румер кивнула и стала снова читать записку Зеба. – Я убеждала себя в том, что это вовсе не отразится на ваших отношениях, что если судьба и впрямь сулит вам быть вместе, то вы все равно обретете свой путь. Тогда я и в мыслях не держала, что одна эта записка будет иметь такое огромное, прямо-таки решающее значение.
– Все имеет свое предназначение, – сказала Румер. – У всего есть свой смысл.
– Ты о чем?
– О жизни, Элизабет. Я размышляла об этом целую вечность – не только об этой записке. Обо всем. О том, почему жизнь обернулась именно так, а не иначе. Об ошибках, которые мы не в силах исправить. О глупостях, которые мы делаем поневоле. Об обидах, которые саднят сердце и которых мы не можем простить. Видишь, как порою незначительное событие, вроде неполученной записки, может оказать решающее значение на дальнейшую жизнь и сломать ее… Мою. Его. Твою.
– Знаешь, а ведь наши жизни могли сложиться совсем по-другому, – Элизабет вытерла мокрые глаза. – Ты бы вышла за Зеба, и у вас был бы свой сын…
– Мы уже никогда не узнаем этого. Сложилось так, как сложилось, – дрожащим голосом сказала Румер. – И я люблю тебя, Элизабет. И прощаю. Ты моя единственная сестра. Если бы ты не вышла замуж за Зеба, то и Майкл не появился бы на этот свет… Все было бы наверняка иначе. А Майкл… Он неповторим! Я влюбилась в него с первого взгляда… у него твоя улыбка и глаза отца.
– Он лучшее из того, что мы с Зебом сделали вместе, – улыбнулась Элизабет.
Румер потупила взгляд и молча кивнула.
– Ты хорошая тетя, Румер. Позаботься о Майкле, пока не кончится лето.
– Ты о чем? Но ты ведь живешь всего лишь на другом берегу реки, в Ившэме…
Элизабет покачала головой.
– Я возвращаюсь домой. В Лос-Анджелес.
– Но Коннектикут – тоже твой дом.
– Уже нет. Мне здесь слишком тяжело… столько воды утекло с тех давних пор.
– Но я не хочу быть причиной твоего отъезда, – нахмурилась Румер.
– Ты и не будешь ею. Просто я должна уехать. – Элизабет резко отодвинула свой стул, и Румер тоже встала из-за стола. Склонив голову, Элизабет ощутила, как ее накрыло волной печали. Но вовсе не из-за того, что она сожалела о потере Зеба, а потому, что она никогда и не любила его всерьез. Она вообще не умела любить. Сейчас же просто сожалела о тех годах, что они с Румер потеряли. Годах, которые она могла бы провести со своей сестрой. Она сыграла столько ролей женщин с непростыми судьбами, со страхом в сердце и злыми в деяниях. И словно молния пронзила ее, когда, стоя посреди «Фолейс», она осознала, что и в жизни была одной из них.
– Элизабет, я люблю тебя, – повторила Румер.
– Я недостойна твоей любви.
– Нет, еще как достойна, особенно после сегодняшнего вечера, – не выпуская из пальцев измятую бумажку, Румер улыбалась и плакала одновременно. – Мне кажется, ты подарила мне мою прежнюю жизнь. Спасибо.
– Ох, сестренка, – всхлипнула Элизабет и обняла Румер. Однако, покинув Мыс Хаббарда той же ночью, Элизабет твердо знала, что уже никогда, никогда не вернется сюда.
Глава 32
Сикстус Ларкин опоздал к воссоединению своих дочерей на двенадцать часов. Как раз тогда, когда Элизабет выезжала с Мыса Хаббарда, чтобы забрать свои вещи из Ившэма, Сикстус на «Клариссе» проплывал мыс Брентон-Пойнт неподалеку от Ньюпорта.
Зеб отслеживал его путь. Благодаря сигналам передатчика он мог отмечать местонахождение Сикстуса на карте в своем ноутбуке и наблюдать за тем, как зеленая точка придвигалась все ближе и ближе. Майкл, Куин и Румер сидели рядом с ним, слушая раздававшееся из динамика успокаивающее «пип-пип-пип», которое заверяло их в том, что Сикстус Ларкин возвращается домой.
Хотя Элизабет никак не объяснила свой внезапный отъезд, Зеб этому нисколько не удивился. Он уже привык к стремительным переменам в настроении своей бывшей жены; но сейчас он переживал за Майкла.
– Она так ничего и не сказала? – спросил он у Румер на следующее утро, когда они собрались все вместе, чтобы дожидаться Сикстуса. Он обнимал ее и прижимал к своей груди. Один раз, невзирая на присутствие детей, он в страстном порыве поцеловал ее в макушку.
– Она попросила присмотреть за Майклом, – Румер решила умолчать о том, что произошло между ней и Элизабет.
– Может, было что-нибудь еще? – допытывался Зеб. Непросто было укрыть от него то, о чем болело ее сердце.
– Я расскажу тебе, Зеб, правда, – сказала Румер, взяв его за руку. – Она была моей сестрой еще до того, как я познакомилась с тобой. И я порой забываю, что нас с ней связывает общее прошлое.
– И теперь ты хочешь поберечь те воспоминания?
Румер кивнула. Ее ясные глаза, изящные плечи, аромат ее волос – все это будило в Зебе безумное желание, которое разгоняло кровь по его телу и кружило ему голову.
– Вообще-то это здорово, Майкл, что твоя мать приехала к тебе на день рождения, – собравшись с духом, выпалил Зеб.
– Да, – согласился сын.
– Я ужасно смущалась, – сказала Куин, – когда читала строчки из монолога Джульетты перед такой известной актрисой.
– Ты говорила гораздо искреннее, – заявил Майкл.
– Нет, дело в мастерстве, – возразила Куин. – Мне ни за что не сравниться с ней.
– Думаешь, она уехала из-за нашего желания пожениться? – спросил Майкл, и Зеб покосился на Румер.
Одна его половина хотела поддержать своего сына – метнуться в небо и достать оттуда солнце, луну и звезды, – дабы у Майкла и Куин была долгая счастливая жизнь и они не повторяли горький опыт его и Румер. Когда время брало свое веское слово, людям приходилось жить далеко друг от друга – порой в разных уголках страны. Но то, что их сердца наконец готовы были биться в унисон, еще не означало, что им ничто не помешает.
Но вторая половина Зеба хотела, чтобы Майкл не торопился: а вдруг он решит, что ему надо учиться там, где они не смогут встречаться с Куин? А если он поймет – на следующей неделе или через год, – что еще не готов связать свою судьбу с этой девочкой и что ему хочется поглазеть на мир? А что, если ему приглянется вдали от нее какая-нибудь другая? А что, если подобные мысли придут в голову Куин?