— Алекс, где ты?
Он ищет меня? Может дать ему сигнал? Сказать, чтобы не приближался? Но прежде чем я успела крикнуть, Майк показался из-за деревьев. Увидев меня, он собирался броситься вперед. Но перевел взгляд на стоящего рядом зверя и застыл.
Волк снова ощетинился и зарычал, волшебной перемены в нем как не бывало. Он повернулся к Майку и пригнулся, готовясь к прыжку.
— Пожалуйста, не тронь его, — вырвалось у меня.
Несмотря на свое незавидное положение, Майк не выглядел испуганным. Он был скорее удивлен. Обескуражен и удивлен тем, что увидел на поляне. Оба, и человек, и зверь, не сводили друг с друга взгляд. Затем, словно увидев что-то известное только им двоим, зверь отступил и двумя огромными прыжками скрылся в глубине леса.
Я продолжала сидеть на снегу, не в силах сообразить, что здесь только что произошло, и уставившись в ту сторону, в которой скрылся волк. Он ушел, не тронув никого из нас. Почему? Разве так бывает?
Майк моментально оказался возле меня.
— Ты в порядке? Ты ранена? — его руки быстро ощупали меня, стряхнули снег с одежды и застегнули молнию.
Я лишь молча помотала головой, переводя внимание на него и пытаясь сообразить, как он здесь оказался.
Он оглянулся и заметил камеру. В ту же секунду его красивое, холодное лицо исказила гримаса ярости.
Одним рывком он оказался возле нее, вынул карту памяти, сунул ее себе в карман, а затем несколько раз ударил камерой по дереву. Да с такой злостью, что я с трудом могла узнать в этом взбешенном, перекошенном от гнева человеке своего хладнокровного, невозмутимого кузена. Видеокамера уже не напоминала таковую даже отдаленно, когда он наконец остановился. Закопав ногой в снег разлетевшиеся осколки линзы и пластика, он размахнулся и швырнул то, что от нее осталось, подальше в лес. Камера сделала дугу и исчезла где-то в чаще леса.
Я наблюдала за ним и не знала, что и думать.
Но через секунду Майк пришел в себя, ярость на его лице вновь сменилась привычной холодной маской. Он подошел и дотронулся до моей лодыжки, которую я продолжала неосознанно тереть через сапог.
— Сломала? — его пальцы расстегнули замок и быстро ощупали мою ногу. Я подивилась такой ловкости.
— Нет, всего лишь вывих.
Раньше я мечтала, чтобы он со мной заговорил. Но теперь рядом с ним я почему-то испытывала невероятное смущение.
Майк кивнул. Мне показалось, с облегчением.
— Держись за меня.
Прежде чем я успела что-то ответить, он поднял меня на руки, словно пушинку, и зашагал в сторону, где до этого скрылись Эрик с Диланом. Всю дорогу он молчал, я тоже соблюдала тишину. Не считая тех нескольких мгновений жгучей ярости, он снова стал собой. Одним из красных. Его высокомерные манеры, его холодное, отчужденное лицо, даже интонация, когда он ощупывал мою ногу — все выдавало в нем того, кто носил красную форму.
Тогда почему он вообще здесь оказался? И зачем искал меня? Ведь я не ослышалась — он звал меня по имени.
Когда мы вышли к дороге, Эрика и Дилана и след простыл. Лишь на снегу остались следы от широких покрышек джипа, который развернулся и умчался в ту сторону, откуда приехал. Чуть поодаль стояла машина Майка. Он усадил меня на переднее сидение, затем снова углубился в лес и вернулся с моей сумкой, которую я скинула, пока бежала.
Всю обратную дорогу мы молчали.
Когда мы подъехали к воротам, я открыла дверь, чтобы выйти, но Майк остановил меня.
— Не вставай.
Загнав машину в гараж, он снова с легкостью поднял меня на руки и понес в дом. У меня промелькнула мысль, что будет, если тетка увидит нас вместе, но, к моему счастью, дом казался совершенно пустым. Только Марджи возилась снаружи у парадного входа, украшая дом гирляндами к празднику. Утром, пребывая в скверном расположении духа, тетя вопила, что та «от старости быстрее коньки отбросит прямо на улице, чем нацепит эти дурацкие огни».
— Я могу сама идти, — пролепетала я тонким голосом, но Майк ничего не ответил. Толкнув дверь в мою комнату, он положил меня на кровать, снял сапог и снова ощупал ногу.
— Ничего не делай.
Еще один приказ, но я не стала спорить. Через минуту Майк вернулся с какой-то мазью, пакетом льда и повязкой. Послушно откинувшись на подушку, я наблюдала, как он склонился над моей ногой и прикладывал лед, чтобы предотвратить припухлость, которая уже начала распространяться по ноге. Мне ужасно хотелось спросить, что он делал в лесу, но я почему-то не решалась. Его отчужденное выражение давало понять, что он вовсе не расположен к разговорам.
Неужели он правда искал меня? Неужели все это — я у него на руках, я в его машине, он над моей ногой — мне не почудилось? Только порезы, покрывающие его ладонь, все еще напоминали о том, как он неистово колотил камерой о дерево, пока не разбил ее вдребезги.