Однако весной этого года мне повезло. Встретила случайно в метро сокурсника по консерватории Диму Ковалева. Он тоже не сделал музыкальной карьеры. Димка - скрипач из третьесортных, не Владимир Спиваков. Обрадовавшись нечаянной встрече, мы сели на скамеечку, и Дима с горечью поведал:
- Ну ты не поверишь, чем я занимаюсь. Вместе с Ванькой Лыковым и Ленкой Медведевой играем на свадьбах и всевозможных тусовках. Помнишь Ваньку и Ленку?
Я кивнула. Мы обменялись телефонами и расстались, но через неделю Димка позвонил и взмолился:
- Помоги, Романова! Ленка замуж вышла и уехала из Москвы в Германию, будь другом, а?
- Чего надо-то?
- Ну поиграй с нами недельку, пока кого отыщем, заказов набрали на месяц вперед, выручи, сделай милость.
- Да зачем вам арфа?!
- И впрямь ни к чему, - вздохнул Ковалев, - на синтезаторе сможешь?
- Ну, если порепетировать...
- Давай, давай, - ответил Димка, - пятьсот баксов запросто настукаешь, нас хорошо знают, клиентов море.
Я согласилась и теперь таскаюсь с парнями. "Джаз-банд" наш состоит из гитары, саксофона и "Ямахи". Честно говоря, звуки, льющиеся с эстрады, ужасающи. Медведь, мартышка и кто-то там еще, решившие составить квартет, явно играли лучше нас. Но наши клиенты мало что смыслят в музыке. На свадьбе, как правило, требуется вначале громко сыграть марш Мендельсона, который в переложении на наши инструменты звучит весьма оригинально, а потом все быстро бегут за стол, напиваются и начинают плясать под любую музыку. Главное, здатъ три онародных хита - "Мурка", "Калрша красная" и "Зайка:моя". Остальное никого не волнует. Народ частенько просит:
- Быстренькое давай, чтоб попрыгать. Или наоборот:
- А медленно могете?
Мы "могем", клиенты довольны и передают Димин телефон по эстафете. Мне даже нравится эта работа. Кругом веселые лица, и нас всегда хорошо угощают. Одна беда, Ванька и Димка большие любители выпить, и приглядывать за ними надо вовсю. Один раз мне пришлось в одиночку солировать, слушая мощный храп других оркестрантов, свалившихся прямо на пол. Правда, гости на свадьбе, бывшие в том же состоянии, так и не поняли что к чему.
Дача, на которой мы сейчас живем, принадлежала еще моим родителям. Место чудесное - Алябьеве, всего в двадцати минутах езды от Москвы. К нам домой от дачи доехать быстрее, чем из какого-нибудь Теплого Стана или Северного Бутова.
Дом отличный, комнат много, горячая вода, газ, ванна, туалет и даже телефон. Мой отец был крупным ученым, работал на военно-промышленный комплекс занимался ракетостроением. Как доктор наук и академик, он имел право на государственную дачу, и моя мама, певица, долго отговаривала папу от строительства собственной фазенды, но отец, тихий, какой-то незаметный в семейной жизни человек, на этот раз перекричал маменьку, певицу, обладавшую на удивление громким голосом.
- Не говори глупости, - вспылил он, - девочка растет, вот умру я, и вас с казенных метров наутро турнут, а так ребенку дом останется.
Мама фыркнула:
- Мы проживем до ста лет и скончаемся в один день.
Но, к сожалению, прав оказался папа, он ушел из жизни рано, впрочем, многие его коллеги тоже. Их вдовы иногда приезжали в Алябьеве, пили чай на круглой веранде и вздыхали:
- Все-таки Андрей - умница, вперед смотрел, нас-то давно погнали, негде и отдохнуть.
У Алябьева масса достоинств. Чудесный воздух, речка, городские условия... К тому же отец мой, хоть и ученый, имел в шкафу генеральскую форму, а Никита Сергеевич любил военных и своих любимцев не обижал. Поэтому участки у нас гигантского размера, честно говоря, мы и сами не знаем, что в конце, просто ни разу не доходили до забора. Ближайшие соседи - генералы Рябов и Соколов - живут вроде рядом, но нам не видно даже света от их особняков.
Всем хорошо Алябьеве, но есть у него один недостаток. Электричка доезжает только до Переделкина, дальше можно на маршрутном такси или автобусе добраться в писательский городок, а уж от него приходится топать пешком через лес и поле. Ей-богу, из Москвы добираться быстрей, чем бежать от станции к даче. Писателям повезло, их дома тянутся невдалеке от дороги, и любая попутная машина с радостью подвозит их за копейки. В сторону дач военных автомобили редко ездят. Впрочем, у Кати и Сережи есть свои машины, но я не умею водить, хотя сегодня у меня знаменательный день. Ровно в пять часов вечера я должна впервые сесть с инструктором за руль. Надо же в конце концов научиться.
Зевая, я сползла вниз и принялась пить кофе. Кирюшка мрачно смотрел телевизор.
- Иди погуляй.
- Не хочу, - огрызнулся он.
Тут примчалась Лизавета, вместе с ней Костя Рябов, и мучение Кирюшки возобновилось. Как только они его не обзывали. Я даже вынуждена была заступиться за бедного мальчика:
- Прекратите издеваться над Кирочкой.
- Ой, - взвизгнула Лизавета, - прикол, Кироч-ка! Вот класс, в голову не пришло! Иди сюда, Кироч-ка, завяжем бантик.
- И юбочку нацепим, - залился хохотом Костя.
Внезапно Кирюшка побагровел, подскочил на стуле и треснул кулаком по столу. Из чашек выплеснулся чай и растекся по клеенке.
- Хватит, надоели! И впрямь имя-то у меня дурацкое. Пришла же маме в голову идея. Одного ребенка нормально назвала - Сережа, а другого по-кре-тински обозвала!
- Очень даже красиво, - попыталась я исправить ситуацию, - Кирилл и Мефодий азбуку придумали...
- Мефодий, - заржал Костя, - сейчас умру.
- Знаешь, Лампа, - пробормотал Кирюша, - иногда лучше жевать, чем говорить.
- Но живу же я со своим именем и ни на кого не обижаюсь, - не сдавалась я.
Дело в том, что меня зовут Евлампия. Вернее, родители дали мне имя Ефросинья, и в детстве я натерпелась еще больше Кирюшки. В классе сидело штук пять Лен и столько же Наташ. Кстати, во всей школе не было девочек с именем Фрося. Да что там школа, не нашлось ни одной тетки даже в консерватории, а у нас там было предостаточно чудаков. Имя не нравилось мне до зубовного скрежета.
На первом курсе нас отправили в колхоз и расселили по избам. Каждое утро, около шести, наша хозяйка выходила во двор и орала как оглашенная:
- Фрося, Фрося, Фрося...
В первый раз я, услыхав вопль, мигом вылетела из комнаты: