Прошла неделя абсолютного безделья. Лето - мертвый сезон. Никаких презентаций, праздников и тусовок не устраивается. Народ массово отъезжает на дачи и на побережья теплых морей. Свадьбы, конечно, играют, но в эту семидневку молодожены пригласили другие ансамбли. Мы находились в творческом простое.
Често говоря, я была рада. В моем понимании отличный отдых - это удобное кресло, штук двадцать новых детективов, коробочка шоколадных конфет и чашечка чая, желательно цейлонского, крупнолистового. Я даже не поленилась съездить в Москву и купить там последние новинки. Словом, с понедельника до субботы я бездумно провалялась в шезлонге, в тенечке под раскидистой елью. Съела больше килограмма грильяжа и прочитала Маринину, Полякову, Серову и Корнилову. Разленилась до такой степени, что не готовила детям обед, не стирала и ни разу не вспомнила о пылесосе. Впрочем, и Лизавета, и Кирюшка, ошалев от немилосердной жары, не требовали горячей еды днем, а вечером мы прекрасно обходились салатом. К слову сказать, ребята помирились, и Кирка забыл про Ричарда.
В субботу около шести вечера, когда раскаленное солнце переместилось за крышу нашего дома, Лиза вытащила шланг и начала поливать огород. Только не подумайте, что у нас рядами растет ароматная клубника и шпалерами стоят ягодные кустарники. Ничего подобного, талант огородника отсутствует у меня напрочь, поэтому возле гаража вскопаны две хилые грядки, где редкими кустиками кучкуются укроп, петрушка и кинза. Больше нет ничего. Сначала Лиза старательно лила воду на чахлые растения, потом направила струю на Кирюшку. Мальчик мигом приволок из гаража второй шланг, и началась водная баталия.
Мокрые собаки носились по грядкам, круша укроп. Я оторвалась от Марининой, увидела, что "урожай" погиб, и снова уткнулась в книгу. Подумаешь, у магазина день-деньской сидят местные жители и торгуют зеленью, редисом и семечками. Было лень не то что шевелиться, даже разговаривать.
Уничтожив посевы и измазав собак, дети сочли процедуру полива законченной, побросали шланги и унеслись в дом. Я слышала, как они ругаются около трехлитровой банки молока, доставленной молочницей Надей. Каждому хотелось отхлебнуть верхний слой жирных, нежных сливок.
- Эй, Лампа, к телефону! - заорал Кирюшка. Надо же, а я даже не услышала звонка.
- Давай, Романова, заводи "Ямаху", - прохрипел Ванька Лыков, - завтра в одиннадцать у Митинского кладбища.
-Где?
- В Митине, на погосте.
- Зачем?
- Что значит зачем? Нас на похороны позвали!
- Да ну?! И что мы там делать будем?
- На лыжах кататься, ты от жары совсем очумела? Играть.
- Что? "Мурку"?
- Нет, конечно. "Реквием" Моцарта могешь?
- Могу, естественно, но как-то странно.
- Ничего особенного, просто до сих пор такие заказы не попадались. Значитца, так. В одиннадцать лабухаем у могилки, потом на поминках. Обещали тысячу баксов заплатить.
На следующий день я изнывала от зноя у ворот Митинского кладбища. Наконец из-за поворота вынырнул темно-зеленый "Мерседес" Димки Ковалева. Автомобиль у него замечательный, выпущен в начале 80-х и едет, дребезжа всеми внутренностями. Честно говоря, я побаиваюсь с ним кататься. У дедушки-"шестисотого" "мерса" постоянно что-то отваливается, а Димка еще гонит как ненормальный по шоссе. Правда, Ванькина тачка, темно-красная "девятка", еще хуже. Двери у нее не открываются, "дворники" не работают, а правое крыло проржавело почти насквозь. Но я стараюсь сесть в лыковскую "девятку", он едет по крайней мере тихо и старательно соблюдает правила движения.
- Эй, Романова! - заорал Ванька. - Возьми Марфуту!
"Марфутой" Лыков зовет саксофон. Я схватила черный футляр и поинтересовалась:
- А розетка, интересно, на кладбище есть?
- Ага, - заржал Димка, - обожаю тебя, Романова, за светлый ум. Из каждой могилы торчит такая пластмассовая беленькая штучка с дырочками, сунешь штепсель и давай, бацай.
- Ну надо же, - удивилась я, - зачем на могилках розетки?
- Чтобы жмурики могли плеер включать, - спокойно пояснил Ванька.
- Прекрати! - рявкнул Димка. - А ты, Романова, не идиотничай, нет на погосте электричества.
- А играть как?
- Да у них место сразу за административным корпусом, из конторы шнур протянем.
Через полчаса мы подключились, настроились и стали поджидать клиента. Наконец появилась большая толпа.
- О, - буркнул Димка, - они! Давай, ребята, с соответствующим моменту настроением и выражением на лице.
Мы принялись измываться над Моцартом. Хорошо, что он никогда не узнает о трех дураках, исполняющих "Реквием" при помощи гитары, сакса и синтезатора.
Гроб, отчего-то закрытый, установили возле зияющей ямы. Родственники всхлипывали, среди них было довольно много женщин, закутанных с ног до головы в черное, и детей, непонимающе таращившихся на диковинную процедуру.
Ясное солнце освещало мрачное действо. Звучали дежурные слова; "трагически ушел", "полный сил", "удивительный человек". В перерыве между выступлениями мы делали "музыкальную паузу". У тех, кто пришел проститься с, покойным, то и дело трещали мобильники и пищали пейджеры. Наконец роскошный гроб из красного дерева плавно, при помощи специальной машинки опустили в могилу. Мы гремели как ненормальные. Над присутствующими носилась с громким карканьем огромная стая ворон. Очевидно, главные птицы Москвы не любили Моцарта, а может, им не нравилась наша более чем оригинальная обработка.
Потом двое на диво трезвых могильщиков ловко и споро сформировали холм, обложили его шикарными венками и букетами, воткнули в изголовье большой портрет и табличку.
Я сначала прочитала надпись, сделанную золотом: "Славин Вячеслав Сергеевич, 1940-2000 гг.", потом перевела взгляд на фотографию и чуть не упала на "Ямаху". На меня смотрело полное, чуть одутловатое лицо с внимательными карими глазами и капризно оттопыренной нижней губой. Уголки рта слегка загибались вниз. Точь-в-точь такой же снимок, только намного меньших размеров, лежал сейчас у меня в спальне на даче.
ГЛАВА 3
- Эй, Романова, - прошептал Ванька, незаметно для окружающих пиная меня ногой, - заснула в самый ответственный момент, шевели клешнями живей!
Я машинально задвигала пальцами, "Ямаха" взвыла. Неожиданно одна из женщин упала на холм и завизжала на высокой ноте, перекрывая саксофон: