Подобный тип мышления казался мне архаичным. Кроткий образ жизни брал истоки в давно ушедшей эпохе, во время которой женщины не могли пользоваться благами законов, установленных в наше время. Тогда полиция имела право задержать женщину для неожиданной проверки отметин, личные дела женщин находились в свободном доступе и потому были открыты для критики со стороны любого постороннего. Но в каждом поколении число кротких женщин стабильно снижалось. Насколько я знала, мама Мари никогда не принуждала ее саму встать на путь кротости. Даже она осознавала, сколько ограничений влечет за собой такой выбор.
– Я же могу передумать позже, – продолжила Мари. – Это же не навсегда.
– Но если ты пройдешь осмотр, то у тебя в личном деле не будет пропусков. Это пригодится, если ты все таки не выберешь кротость. В любом случае, когда ты вступишь в превращение, выбор придется сделать раз и навсегда. – Когда девушка обретала взрослые предсказания, в течение недели к ней направляли инспектора-толкователя, который производил специальное обследование. Отказ от осмотра в период превращения был куда более серьезным делом, чем пропуск одного из двух рутинных обследований.
Мари надулась, хотя явно понимала, что я права. Никому из нас не нравилась эта школьная процедура, когда нужно было раздеться и терпеть, пока госслужащая водит своими холодными пальцами по нашей коже, но отказаться означало лишиться важных возможностей. Несмотря на то что наши личные дела были конфиденциальными, мы были вынуждены предоставлять их, чтобы расти личностно и профессионально. Поступая в университет, вместе с табелем успеваемости я должна была подать официальную справку об отметинах. При поиске работы такая справка могла бы обеспечить мне приглашение на собеседование. В некоторых случаях отсутствие результатов осмотра означало отсутствие будущего.
Я наклонилась к Мари. Она выглядела такой чистой, нетронутой. Я испытывала одновременно чувство благодарности и острое желание ее защитить. Я вспомнила, как год назад, когда у меня не было денег на летний фестиваль, она попросила свою маму оплатить мне входной билет. Стоял знойный июль, и мать Мари обливалась потом под всеми своими слоями одежды, отсчитывая для нас банкноты. Я не знала, как ее отблагодарить. Просто взяла у нее деньги, разбухшие от высокой влажности.
Стоя у шкафчиков, я сунула руку в задний карман и вытащила учетную карточку, которую получила во время классного часа. Вдоль верхнего края были криво напечатаны мое имя и назначенное время обследования. К концу строки буквы были едва различимы. Я показала карточку Мари.
– У меня только в два часа осмотр. А у тебя во сколько?
Мари помедлила, затем оттянула уголок магнитного зеркала, прикрепленного к дверце ее шкафчика. Карточку она спрятала там – прямо под своим отражением.
– В двенадцать тридцать, – сказала она.
Я кивнула:
– Как у Кэсси. Можете вместе пойти.
Мари долго смотрела на карточку и вроде бы решилась. Она забрала у меня заявление об отказе. Я смотрела, как она складывает его по диагонали, уверенно сгибая лист.
– Правильно, – произнесла я с гордостью в голосе.
Прозвенел звонок. Мари захлопнула шкафчик, и мы с ней разошлись по урокам. Заходя в класс, я заметила, как Мари бросила свое заявление в урну. Согнутый лист изящно скользнул внутрь, словно влетел туда по собственному желанию. Словно там ему и следовало быть.
Подумать только, сколько же часов я провела с подружками в том школьном здании, как надежно нас охраняли его стены, в каком плену и в то же время в безопасности мы там пребывали. В то время школа была для нас всем – местом, где мы учились, познавали жизнь и взрослели. Нам бросали вызовы, мы бунтовали и с нетерпением ждали будущего, когда станем взрослыми и сможем уйти в свободное плавание.
В школе нас постоянно проверяли по всем предметам, включая знание будущего. Каждый год нам выдавали диаграммы с неразмеченным женским телом – тем самым изображением с первой страницы «Картографии будущего» – и просили указать на нем стандартные расположения отметин. К пятнадцати годам я уже была способна заполнить весь бланк с закрытыми глазами. Каждый раз я получала максимальный балл, и учительница украшала мою работу наспех начерченной звездой. Тогда я думала, что все уже знаю, что будущее мое упорядоченно и будет разворачиваться в соответствии с моими ожиданиями. Теперь же я понимаю, что все – прочитанное или не прочитанное мной на собственной коже, предсказанное или нет – было лишь малой частью моей истории.