Остальное мне предстояло создать самой.
В два часа пополудни я стиснула в руке учетную карточку и зашагала в сторону спортзала, который располагался в хвосте естественно-научного крыла. Шел урок, поэтому в коридорах стояла мертвая тишина. И все же я чувствовала движение в каждом классе, энергию учениц, запертых в бетонной коробке школы. Проходя мимо кабинета химии, я краем глаза заметила, как вспыхнула горелка Бунзена.
Когда я дошла до спортзала и с усилием распахнула металлическую дверь, меня встретил гомон отдающихся эхом голосов. Очередь на осмотр начиналась у баскетбольного кольца и тянулась до середины зала. Для конфиденциальности в зале были расставлены ширмы. Нам приходилось раздеваться там же, где в другие дни мы играли в волейбол или бадминтон.
Отовсюду несло антисептиком. Я шагала по залу, и туфли мои скрипели по полу. Уже в тот момент я ощущала себя измученной, разобранной по кусочкам. Окна под самым потолком, расположенные настолько высоко, что увидеть хоть кусочек улицы, за исключением неба, не представлялось возможным, напоминавшие то ли бойницы, то ли оконца в тюрьмах, впускали немного солнечных лучей, но зал по большей части был залит ядовитым свечением промышленных ламп дневного света.
Я заняла место в конце очереди – передо мной оказалась моя одноклассница Анна. Она обернулась, сказала «привет» и принялась сплетничать о нашей общей подруге, но я не могла сосредоточиться на ее словах, потому что перед нами, всего через пару человек, стояла Дейрдре. Дейрдре – в своем нежно-розовом свитере, с волосами, собранными на затылке в хвост, с золотой цепочкой, застегнутой у основания шеи. Дейрдре, которая выделялась в толпе, как зарница на темном небе. Я все-таки ее нашла.
Я с усилием сглотнула – меня накрыло желанием. Оно походило на порыв коснуться пламени вопреки знанию, что оно обожжет руку. У большинства мужчин это чувство проявлялось в виде мощной похоти. Но здесь мужчин не было: в этот день парням и учителям мужского пола было запрещено входить в спортзал – из уважения к нашей частной жизни. Здесь были только я, только Дейрдре. И больше никого.
– Он поступил некрасиво, он ведь и так знал, что у меня день выдался паршивый, – жаловалась Анна. – Согласись?
Я захлопала глазами, пытаясь понять, о чем она вообще говорит.
– Ага, – сказала я. – Ужасно некрасиво.
Очередь чуть продвинулась вперед. Когда очередное обследование заканчивалось, девушка появлялась из-за перегородки и с заметным облегчением устремлялась к выходу. Свободная, снова хозяйка своему телу. Мы все ждали и ждали, пока Дейрдре наконец не достигла головы очереди и не скрылась из поля зрения за ширмой. Ее отсутствие приносило почти физическое страдание. Я попыталась отвлечься, обсуждая с Анной ее научный проект – что-то про кактусы и поглощение воды, – но тщетно. Дейрдре занимала все мои мысли. Она будет такой заметной, неотразимой еще пару недель, пока ее превращение не подойдет к концу. И тогда она снова станет обычной.
Через несколько минут Дейрдре вышла с нейтральным выражением лица. Государственные осмотры обычно проходили без откровений, но изредка некоторые девушки узнавали то, что упустили их родные или толкователи. Но, судя по всему, к Дейрдре это не относилось. Она прошла по залу с привычно поднятой головой. Пока она шагала к выходу, ее окружали практически неуловимые вибрации, волнение, исходившее от девочек, которые наблюдали за ее уходом.
Очередь сделала шаг вперед.
– Моя очередь, – сказала Анна. Она протянула учетную карточку женщине-инспектору, руководившей порядком, и оглянулась на меня. – Встретимся на той стороне.
Анна исчезла. Я осталась наедине с госслужащей – высокой женщиной с ортезом на руке. Министерство будущего отправляло на школьные осмотры специальных инспекторов-толкователей вроде нее. Негосударственным аналогом такой работы было волонтерство в гуманитарной программе, финансируемой Всемирным гуманитарным альянсом для женщин – международной организацией, которая поддерживала просвещение для девочек и женщин. Положение волонтеров было более завидным: их отправляли за границу помогать неимущим девочкам, которым отказывали в образовании и равных правах, они общались с представителями других стран и получали высокую зарплату. В то же время федеральные инспекторы получали государственный социальный пакет, к ним предъявлялись не столь строгие требования, и их не посылали в долгие командировки, подразумевавшие разлуку с семьей. Инспекторы зарабатывали меньше волонтеров, но у них хотя бы была возможность каждый вечер возвращаться к родным.