– После уроков, – тихо произнес он, – мы сходим в центр и сами посмотрим. – И он ушел, ручейком ускользнув сквозь забитый людьми коридор, и только пульсация в том месте, где он сжал мне плечо, напоминала о том, что он только что был тут.
В тот день мы с Майлсом дошли до центра, не обменявшись ни словом, ни взглядом. Мы выполняли миссию. Дойдя до здания банка, мы надолго замерли рядом, уставившись на него. Так вот что создал наш отец.
Рекламный плакат был и чудом, и катастрофой – триумфом и трагедией одновременно. На нем была запечатлена женщина: ее силуэт очерчивали темные линии, тонкие, как лучи первых звезд в сумерках. Изображение было схематичным – на ней не было отметин, мелкие детали отсутствовали. Она смотрела, развернувшись в полупрофиль, нос у нее был с горбинкой, глаза – с полуприкрытыми веками. Волосы облаками клубились вокруг лица, груди были полными и округлыми с лихими завитками на месте сосков. Талия ее была обозначена крутым изгибом, пупок – расплывчатым пятном, а то, что ниже, между ног, – мутной тенью.
«Больше чем просто красотка», – гласил плакат. Это была реклама крема для тела. Банка с ним виднелась в нижнем правом углу, но даже мне было понятно, что она здесь ни при чем.
– Поверить не могу, что он и правда на это решился, – наконец произнес Майлс.
– Ты знал об этом? – Я вытаращилась на него.
Он не ответил. Я не стала говорить ему, какие мысли меня занимали – я не могла взять в толк, как наш отец мог придумать такое и почему рассказал об этом Майлсу, но не мне. Как люди оберегали свои тайные стороны от других. Мы с братом отвели взгляды, пристыженные наготой этой женщины. Но меня все же притягивало к ней – возможно, потому что она явно была женщиной, а не девочкой. А может, потому, что казалось, будто она сама выбрала эту наготу и наслаждалась ею, а я сомневалась, что когда-нибудь смогу ощутить такую же уверенность в себе.
Или, возможно, меня приводило в восторг то, что на ее теле не было отметин, не было будущего и суровой реальности, ее поджидавшей. Что она была свободна. Что ее тело принадлежало только ей.
Вернувшись домой, мы с Майлсом обнаружили маму сидящей в кухне в полном одиночестве. Она распахнула окно и придвинула к нему стул. В руке ее тлела тонкая коричневая сигарета, пахшая ванилью и гвоздикой.
– Ты же не куришь, – сказал Майлс.
Она вздохнула:
– Он добьется того, что его уволят. Я ведь его предупреждала.
– Не так уж все и плохо, – бодрым тоном сказала я, но это была ложь. Непристойность рекламы уже связывали с похищением Дейрдре. Говорили, что публичная демонстрация плаката такого скандального содержания стала вселенским возмездием или даже предостережением. Утверждали, что в городе процветает разврат, что это может привести к увеличению числа похищений и это безобразие служит тому подтверждением. Ходили слухи, что компания, выпускавшая крем, уже пожалела, что дала добро на эту рекламу, и ее планируют снять.
– Он пошел на слишком большой риск. – Дым сигареты, поднимаясь, огибал скулу матери. – А последствия нам теперь расхлебывать.
Отец уже много лет работал в рекламном агентстве. Это был небольшой семейный бизнес, но та косметическая компания была лишь одним из многих его клиентов. Даже если они и уйдут, размышляла я, другие-то никуда не денутся.
Мама потянулась и затушила сигарету.
– Этот запах тебе в волосы въестся, – сказала она и принялась размахивать руками, чтобы отогнать от меня дым. Я сказала, что мне все равно, но она только замахала сильнее, создавая вокруг меня чистое пространство.
На следующий день после появления плаката мы с Кассандрой сидели рядом во время урока анатомии и гигиены и слушали ежегодную лекцию о переходе ко взрослым отметинам. Мы знали ее практически наизусть, но нам все равно приходилось посещать ее снова и снова. «Невозможно быть полностью готовой к такой колоссальной перемене», – сказала миссис Эллис и включила диафильм, в котором рассказывалось, как все изменится за ночь, пока мы спим. Наши детские отметины исчезнут, а на их месте появятся взрослые, более детализированные скопления родинок. Это будет не больно, никаких особенных ощущений. Абсолютно естественный процесс, монотонно внушал авторитарный голос рассказчика.
Когда диафильм закончился, миссис Эллис поведала о высокой чувствительности, с которой мы столкнемся во время превращения, и о том, что можно контролировать этот шквал новых ощущений с помощью дыхательных упражнений. Мы несколько раз проделали их всем классом – громко и медленно вдыхали и выдыхали, пока одна из девочек на галерке не расхохоталась.