А потом, когда слух приспособился к гомону внешнего мира, я услышал многое, что не было доступно мне раньше. Ничто не укрывалось от меня, и я быстро понял, как важно держать язык за зубами и помалкивать об услышанном. Меня мало интересовали разговоры между сверстниками или взрослыми — как правило, разговоры сводились к одному и тому же. Я находил более завораживающими громовый гул, издаваемый бражником в полете, хор светлячков, поющих одни им понятные колыбельные, и даже урчание собственного живота. Иногда оно было таким протяжным, ленивым и меланхоличным (уооооооум), а иногда вопросительным (уоооооум?), - и это было забавно. Я знал, кому в классе нравлюсь, а кому нет. Вторых было больше. Я знал, чье имя шепчет Витя Савин, пока яростно рисовал портрет обидчика в своей тетради и сто раз нетерпеливо его перечеркивал. Знал, что Петя Смирнов хотел подложить мне кнопку во время перемены, потому что он шептал об этом Кате Чижиковой на уроке математики.
А еще я ненавидел петь в школе оттого, что слышал каждую фальшивую ноту, которую издавал кто-нибудь во время уроков пения. Это раздражало меня, а порой вызывало сильнейшую головную боль. От уроков музыки пришлось отказаться. В классе меня, конечно, невзлюбили за некоторый снобизм, с которым я общался с другими. Но мне было всё равно.
В свободное время я старался освоить как можно больше музыкальных инструментов. Благо, в доме стояло старое дедушкино пианино, и было с чего начать. Дедушка умер за пять лет до моего рождения, и я знал о нем только, что он был очень талантливым пианистом. К сожалению, он много, слишком много курил. Его легкие засорились так сильно, что у него развился хронический кашель. Он кашлял часто и долго и в итоге выкашлял легкие. Отец говорил, что ко мне перешел дедушкин удивительный слух, и строго-настрого запрещал мне курить. К его счастью, сигаретный дым я совсем не переносил.
Пианино я освоил довольно быстро. Я отлично запоминал каждый звук, и в моей памяти прочно откладывалось то, как звучит каждая клавиша инструмента. Поначалу я был так мал, что мне не хватало длины рук охватить и сыграть одновременно самые низкие и самые высокие ноты. Но время шло, я не только с легкостью брал низы и верха, но и сочинял собственные произведения, которые с удовольствием слушали родные. Наш дом никогда не утихал, в нем надолго поселилась музыка.
Вообще, музыка пронизывает всё наше мироздание. Это открытие поразило меня уже в зрелом возрасте, когда я с успехом давал крупные концерты на различных площадках. У музыки Вселенной свои правила, своя тональность, мелодика и ни на что не похожая и едва различимая полиритмия. То, что писал я, было без ложной скромности гениально с точки зрения моих слушателей, но довольно посредственно в сравнении с тем, что я слышал каждый божий день вокруг.
Природа – непревзойденный композитор и подлинный гений, чей талант не всегда нами востребован. К сожалению, нам не дано с рождения проникнуть глубже в красоту дарованного нам мироздания. Всё в нем, имеющее форму или лишенное ее, прекрасно в своем сочетании идеально подогнанных друг к другу несовершенств. Удивительный парадокс, как множество этих явных изъянов дает в итоге безупречный идеал, будто в этом экуменическом уравнении невероятным образом соблюдено необходимое количество отрицательных чисел, дающих при перемножении плюс. Я стремился к этой красоте, стремился не только проникнуть вглубь сущего, но и расширить свой взгляд на него и объять его собственным существом.
Люди в древности придумали вполне подходящее под мои взгляды понятие – музыка сфер[1]. Когда я понял, что испытываю настоящую одержимость поиском этой музыки, было уже слишком поздно.
Пару лет назад я натолкнулся в Интернете на статью, в которой рассказывалось об интересном астрофизическом наблюдении. В 1989 году американский музыкант и целитель (до чего странное сочетание профессий!) Джеффри Томпсон[2] заинтересовался удивительными звуками, записанными космическими аппаратами «Вояджер». Томпсон обратился к НАСА и другим научно-исследовательским организациям, чтобы изучить полученные записи. Впоследствии он выяснил, что в межзвездном пространстве распространены ионно-звуковые колебания. Они образовывались в результате взаимодействия солнечного ветра с ионосферой и магнитосферой какого-либо космического объекта и передавались посредством вибрации. Порождаемые в результате такого взаимодействия звуковые колебания имели диапазон от 20 до 20000 Гц и могли быть восприняты человеком. Томпсон использовал записи для своих экспериментов по влиянию музыки на человеческое сознание. Гипнотическое воздействие созданных им композиций было подтверждено многими гипнотерапевтами и психологами.