Надо заметить к тому же, что его идеи не оставили меня равнодушной. Но стоило ли прибегать к такой необычной форме их распространения? А как же быть с подростками из соседнего лицея, что несколько раз в день проходят мимо галереи и своими глазами видят в витрине монстров типа Жирафы Софии и ужасы Гоморры? Кто прочтет им лекцию, чтобы подготовить к такому дикому зрелищу? Разве подобное менее опасно, чем доступная в Интернете порнография? Разве сам художник в таком случае не становится соучастником (пусть даже невольным) злодеяния, против которого борется своим искусством?
Я оставила при себе этические возражения. Тем более что у меня мелькнуло подозрение, что мой гид и есть Дэвид Гарчи собственной персоной. Раз уж он так горячо рассуждает о художественном смысле представленных в галерее отвратительных созданий, значит, он и есть их автор.
– Смотрите-ка, стоило помянуть черта, как он тут как тут. Я даже чувствую запах серы.
Кивком головы он указал мне на кого-то за моей спиной. Я обернулась и увидела, что тот человек, в ответ на приглашающий жест моего собеседника, тут же оставил свою компанию и стал пробираться к нам через толпу ротозеев.
– Добрый вечер, – приблизившись, сказал он несмело, как-то даже застенчиво.
Это был очень юный молодой человек, почти тинейджер, в белой рубашке, с длинной каштановой челкой, закрывавшей пол-лица.
– Дэвид, позволь представить тебе Эль. Эль, перед вами тот самый юноша, чьи творения я с таким пылом, как вы могли заметить, защищаю.
Тактично сказано.
Чтобы не обидеть художника, я изобразила подобающую случаю любезную улыбку.
– Добрый вечер и… браво.
– Спасибо, – ответил он, сконфузившись.
– Мне кажется, ваши творения не могли оставить прессу равнодушной.
– В самом деле, – вмешался в разговор мой кавалер. – У нас уже есть несколько положительных отзывов. Но главное не в этом. Дело в том, что ваши собратья по перу не заострили внимание на основной идее произведений Дэвида. Они собрались здесь с одной лишь целью – привлечь внимание публики, хотя прекрасно поняли социальное значение и воспитательный смысл его призыва.
Откуда он знает, кем я собираюсь стать? Разве Ребекка не должна была хранить в тайне эту сугубо конфиденциальную информацию?
Я как раз собиралась расспросить его об этом, как вдруг какая-то мулатка очень крупных размеров, но совершенно без комплексов, в усыпанном блестками наряде, покрывающем незначительную часть ее тела, так, будто она только что вышла из бассейна, подошла и прилипла к нему с наглой фамильярностью. Всем своим огромным туловищем с идеальными формами она прильнула к моему кавалеру, кажущемуся еще более сухощавым рядом с ней. В отличие от Дэвида, моего Дэвида, этот тип не напомнил мне никого из знакомых артистов. Хотя, если иметь в виду его особую харизму, можно было бы поставить незнакомца в один ряд с Уиллемом Дефо, Кристианом Бейлом или Энтони Перкинсом, такими же, как он, подтянутыми, физически хрупкими, мрачноватыми, загадочными, не обладающими идеальными формами, но горячими и притягательными.
– Так мы идем, Лулу?
– Да-да. Эль, я оставляю вас наедине с будущим современного искусства.
Будущее современного искусства в этот момент внимательно разглядывало узкие мыски своих ботинок.
– Постойте… Вы уходите?
Первый раз клиент покидал меня таким образом, под руку с дамой в сто раз аппетитнее, чем я, и гораздо более ненатуральной. Складки моего платья-парашюта затрепетали от негодования и досады. Тот факт, что он так бесцеремонно со мной обошелся, заставил меня позабыть о вознаграждении, которое мне полагалось за проведенную с ним ночь. Какая уж там ночь, раз он меня так бессовестно кинул! Я была вне себя.
– Не волнуйтесь. Мы скоро увидимся, – пообещал он, обнимая за талию нахальную лиану цвета жженого сахара, лукаво стрельнувшую в меня своими черными глазками. – О, я чуть не забыл…
Что именно он чуть не забыл? Проявить элементарную вежливость? Или заплатить мне за услуги? Бывали случаи, когда клиент платил мне – отдельно, а комиссионные агентству – непосредственно туда. Некоторые постоянные клиенты, у которых в «Ночных Красавицах» был открыт счет, улаживали дело напрямую с Ребеккой, а она потом возвращала нам нашу долю и никогда не обижала. Мне неудобно было его спросить об этом, но я предполагала, что он принадлежит именно к последней, привилегированной категории.