Приободренный тем, что он считал результатом своих усилий, Дэвид вдвое ускорил темп и вскоре излил в меня все накопившееся, невольно издав жалобный крик, больше похожий на болезненный стон. Почувствовав, как внутри моего чрева пульсирует его член, я поняла, что мои усилия вознаграждены, и это вдохновило меня. Так как, с одной стороны, если он уже кончил, Дэвид поспешит освободить мое лоно, с другой стороны, я могла продолжить ласкать освободившееся пространство вагины вдоль и поперек, погружая по очереди то один, то другой палец в уже увлажненное влагалище. Очень скоро механизм сработал, и я почувствовала, как в животе, под пупком, зародилась волна и хлынула на покинутый пляж внизу живота, быстро распространяясь дальше к ногам. Всего одна волна на этот раз.
– Неееет…
Конечно, это не оргазм века, но все-таки кое-что по сравнению с теми ощущениями, которые я испытывала раньше, доставляя удовольствие самой себе, – так, небольшую радость на скорую руку, с подушкой наедине. В этом смысле мои сексуальные отношения с Дэвидом мало чем отличались от тех, что были с Фредом: чтобы дойти до высшей точки сексуального наслаждения, я могла рассчитывать только на саму себя. Конечно, я надеялась ввести в заблуждение своего любовника, полагая, что мой экстаз он запишет себе в заслугу, но напрасно: мерное посапывание, предвестник более внушительного храпа, уже раздавалось над ухом. Дэвид спал, и я не замедлила к нему присоединиться, утомленная лавиной противоречивых чувств, бушевавших в душе. Мне приснился странный сон: Дэвид Гарчи, талантливый юнец, превозносимый Луи бог знает за какие заслуги, наряженный в тот же костюмчик, что гигантский пенис у входа в галерею, робко шептал мне на ухо, нахально улыбаясь: «Почему бы тебе не научить его правильно заниматься любовью? А? Чего ты ждешь?»
Волшебная сила безлимитной кредитки Дэвида то ли платинового, то ли черного, то ли еще какого-то привилегированного цвета, которую он одолжил мне в знак полного доверия, возымела свое воздействие. Никак не меньше полдюжины раз воспользовавшись ею следующим утром, я практически позабыла тревоги и мрачные мысли, мучившие меня накануне. Я почти стерла из памяти и Луи Барле, и плоды патологического воображения Дэвида Гарчи, именуемые современным искусством, а также высокопарные разглагольствования на предмет концептуальной идеи сексуального просвещения. Я даже забыла о страшной опасности, которая нависла надо мной в связи с неожиданной встречей с моим будущим деверем. Теперь я слышала только приветливых продавщиц, для моих ушей в тот момент их щебетание звучало как чудесное пение сирен.
– Пожалуйста, мадемуазель, это будет стоить четыреста пятьдесят восемь евро.
– Жилетка, юбка, туфли и дамская сумочка. Все это составит восемьсот двадцать три с половиной евро, мадемуазель. Вот, пожалуйста …
– Двести шестьдесят семь евро, пожалуйста, в кассу, мадемуазель. У вас есть дисконтная карта нашего магазина?
– О-ля-ля! Вижу, у вас много покупок. Хотите, я вызову такси?
– Пятьсот двадцать один евро с учетом скидки в пятнадцать процентов за покупку на сумму свыше пятисот евро, согласны?
– Вы видели нашу новую коллекцию, мадемуазель? Как раз в вашем стиле!
Что бы мне ни предлагали, я соглашалась на все, не особо задумываясь, с легкостью транжиря направо и налево чужие деньги. За пару часов я обрела манеры модниц, выбравших местом жительства престижный квартал Абес, треугольник жеманства и пустоты, вписанный между тремя популярными улицами – Лепик, Мартир и Труа-Фрер. Солнышко светило ярко, теплый ласковый ветерок окончательно выветрил из моей головы мысли о братьях Барле.
Есть еще одно преимущество, когда в вас видят стоящего клиента, если вы расплачиваетесь не своими деньгами, а снимаете их с кредитной карты некого месье. Оно заключается в том, что на вас сразу начинают смотреть иными глазами. Теперь я уже не просто пухленькая девица, которой меряют талию сорок восьмого размера с выражением некоторой брезгливости, а солидная дама, что называется, «в теле», вполне на уровне манекенщиц новой волны, которых нынче стараются представить как эталон женской красоты, хотя последние десятилетия только и занимались тем, что насмехались над их роскошными формами.
Вдохновленная этим умозаключением, я перестала комплексовать по поводу своей фигуры и выбирала уже без стеснения и обтягивающие платья, и пышные юбки, и все остальное, что подчеркивало мои формы. Такое богатое женское тело, вполне в духе Буше или Пуссена, нравилось и Дэвиду, любителю классической живописи.