Телеграммы сестры получали по очереди, сначала одна вышла, потом другая. Каждая кланялась, чего-то там шамкала, благодарила. Цирк, да и только.
Дядя Витя говорил, что старушки эти чуть ли не княжеского роду. Им когда-то вроде бы целый особняк где-то в центре принадлежал. А потом их после революции уплотнили, в коммуналку загнали.
Ну а во время перестройки стали все центральные коммуны расселять, и тогда их сюда, в Бирюлево, и определили. С тех пор сестры на улицу и не выходят, обиделись, стало быть.
Еще б не обидеться, всю жисть в центре прожили, а теперь их вон куда загнали!
А с другой стороны, чего им на улице-то делать, чего они там потеряли! В центр старушкам все равно дорога заказана, еще окочурятся, пока доберутся, а вокруг на что им смотреть-то?..
Тем более продукты сестрам на дом доставляют, какая-то организация над ними шефствует.
Никита вошел в третий подъезд, поднялся в лифте на шестой этаж и, приосанившись, солидно позвонил в дверь.
Сначала было совсем тихо, но вскоре за дверью раздались шаркающие шаги и прозвучал глухой старушечий голосок:
– Кто там?
– Почтальон, – громко объявил Никита. – Пенсию вам принес.
– Одну минуточку, – произнес голосок.
Зазвякал дверной замок, и дверь наконец приоткрылась.
– Проходите, пожалуйста, – любезно пригласила старушка. – Мы вас уже заждались.
Никита шагнул через порог, невольно потянул носом. Пахнуло знакомым запахом, который он уже основательно выучил за время работы на почте. Затхлый запах невозможно было спутать ни с каким другим. Это пахло старостью.
В квартире Шаховских, очевидно из-за солидного возраста сестер, запах был, пожалуй, поострее, чем где бы то ни было. Аж в нос шибало.
«Старухи, видать, почти не проветривают, простудиться боятся», – мысленно предположил Никита, одновременно пытаясь прикинуть, которая из близняшек – Анастасия или Наталья – стоит сейчас перед ним.
Впрочем, быстро понял, что затея эта безнадежная, и перешел прямо к делу.
– Вот, – сказал он, вынимая из сумки обернутую в бумагу пачку с надписью «Шаховские», – получите. Тут на двоих. Пересчитывать будете?
– Ну что вы, молодой человек, – проскрипела старушка, принимая деньги. – Мы вам доверяем.
Аристократия, одно слово. Княжна, мать ее растак! Западло ей, видите ли, деньги пересчитывать!
С другой стороны, баба с возу, кобыле легче. А то она тут часа два будет купюры перекладывать, пока обе пенсии сосчитает.
– Тогда вот здесь распишитесь, – вслух сказал Никита, доставая бухгалтерскую книгу. – Вот ручка, держите.
Княжна Шаховская положила книгу на стоявшее в проходе старинное трюмо на ветхих ножках и, щуря подслеповатые глазки, расписалась, изрядно заехав при этом на чужую строчку.
Никита укоризненно покачал головой.
– А можно я за Наталью Всеволодовну распишусь? – прошамкала аристократка, оказавшаяся, как понял Никита, Анастасией Всеволодной. – А то она неважно себя чувствует, прилегла.
И она, вздохнув, посмотрела на закрытую дверь комнаты.
– Не положено, – растерялся не готовый к такому обороту Никита. – Надо, чтоб они сами.
– Надо так надо, – снова вздохнула Анастасия Всеволодна. – Ладно, вы подождите здесь, я пойду, разбужу ее. Вы позволите, она в комнате распишется? Или она непременно должна сюда выйти?
Никите неожиданно стало совестно. Чего, действительно, он привязался. Отдыхает человек и пусть себе отдыхает. Болеет к тому же. По себе ведь знал, когда голова с похмелья болит, шелохнуться невозможно, не то что встать. Да и какая разница, в конце концов, кто распишется. Тем более их не отличишь, этих сестер.
– Ладно, – великодушно махнул он рукой, – расписывайтесь вы за нее. Только никому не говорите, что я разрешил.
– Да ну что вы, – заулыбалась старушка беззубым ртом. – Не беспокойтесь об этом. Конечно, мы никому не скажем. Спасибо вам большое за чуткость.
«Спасибо на хлеб не намажешь!» – хотел было сказать Никита, но в последний момент удержался.
Намекать на что-либо этой аристократической бабке было совершенно бесполезно. Все равно не поймет. К тому же и поднести-то ей наверняка нечего.
Он терпеливо дождался, пока княжна нацарапает вторую подпись, спрятал книгу, чуть помялся еще для приличия и начал прощаться.
– Ну, я побег! – деловито объявил он. – А то еще работы полно. И, подумав, вежливо добавил: