— Извини… я действительно сильно занят.
Быков терпеливо повторил свое предложение.
— Поезжай ко мне домой, моя жена даст тебе деньги… Купишь на них билет и прилетишь сюда. Ну что?
— Звучит заманчиво, — вздохнул Ефремов. — Возьму с собой мольберт и побольше красок, займусь этюдами… Я давно не писал море. — Он принялся увлеченно рассказывать о своих творческих планах. Да, этот Олег был действительно не от мира сего… Точнее, он жил в мире искусства и с трудом совершал временные переходы в мир реальности. Но то, что происходящее в реальной жизни мало интересовало художника, было только на руку Быкову.
В конце разговора Быков сообщил, что в Сочи Ефремова встретит девушка с букетом из семи роз, трех белых и четырех красных. Именно ее он должен высматривать в шеренге встречающих.
— Три белые и четыре красные розы. Это прибавляет романтики, — отозвался художник.
— Да, это я! — нетерпеливо откликнулся Чижиков.
— Привет, Эдуард, это Виктор… боксер. Я могу с тобой поговорить?
— Ты?! Виктор?! — По тому, как произнес его имя Чижиков, стало ясно: знает!
— Именно. Так я могу с тобой поговорить?
— О чем нам беседовать?! Ты позвонил совсем не вовремя. Я только что из заповедника, охотился с друзьями из Японии… Ты можешь позвонить в другое время?!
— Эдик, послушай меня. Очень внимательно. Как ты понимаешь, я на свободе, коль скоро я тебе звоню. И руки у меня не в наручниках.
— Зачем же так, Витя…
— Затем! Мне нужны мои деньги. Все просто — я подошлю к тебе человека, а он отдаст тебе расписку и банковскую квитанцию с моей подписью. И не говори мне, что ты не в состоянии этого сделать!
— Витя, сейчас есть определенные ограничения насчет тебя и твоих вкладов…
— Не вынуждай меня говорить резкости! Насколько я вижу, тебе все известно обо мне. Так что сделай выводы. Обманешь — смертный приговор тебе обеспечен…
— Хорошо. — Голос Чижикова звучал без обычной надменности. — Но после этого оставь меня в покое. Я не хочу, чтобы наши дороги снова пересекались!
— Именно над этим я и работаю, — мрачно посулил Быков.
— Мне звонил приятель из Москвы, спрашивал, не могу ли я съездить к нему. — Боков напряженно глядел на Мамина.
— А что такое? — Мамин катал между пальцев незажженную сигарету, словно разравнивая ее. После этого она курилась легче и дым был вкуснее.
— Надо наши киношки свозить. Он посмотрит, даст совет в художественном плане, а кроме того, может, что и закупит.
— Вот как… — протянул Мамин. — Значит, тебе надо тащиться в первопрестольную. Один поедешь?
— Честно говоря, я подумал насчет Казбека Адутова. С ним мне будет спокойно.
Казбек был настоящей гориллой, и не мудрено, что режиссер порнофильмов испытывал к нему слабость.
— Что это за человек? Я его знаю?
— Вряд ли. Вовка Батон. Он держит свою порностудию. Неплохо имеет.
— Хорошо, двигайтесь. Только смотрите, без выкрутасов и не кутите.
Боков улыбнулся. Выпить он любил. Мама не позволял ему надираться, но там, в далеком далеке, какие только возможности не открываются перед человеком.
„Зачем мне понадобилась записная книжка, когда я несся к Ирине Алмазовой заниматься любовью?! Но так или иначе, с тех пор она лежит в кармане, и без нее мне пришлось бы туго“, — думал Виктор Быков, набирая номер Андрея Чехова.
Конечно, он мог бы поручить собрать все деньги одному человеку. И тем самым сэкономить на билетах, да и упростить всю операцию… Но внутреннее чувство подсказывало Быкову, что недопустимо класть все яйца в одну корзину. Пусть это обойдется дороже, пусть так будет сложнее — но надежнее поручить доставку денег двум курьерам.
— Андрей, это твой тренер, Виктор. — К счастью, Чехов был дома.
— Да… слушаю!
— Ты в курсе того, что произошло, Андрей?
— Я… Мне до сих пор трудно поверить в это!
„Еще бы! — подумал Быков. — Ты ведь был лучшим моим учеником… под моим руководством у тебя все получалось… мы строили такие грандиозные планы… у нас была общая цель — сияющие золотом медали, и мы уверенно шли к ее осуществлению. Конечно, тебе трудно поверить в то, что ничего этого уже не будет!“
— Ты и не должен верить в это. Произошла ужасная вещь… Я стал жертвой заговора, одной стороной которого является мафия, а другой, страшно сказать, — милиция. И они обе пытаются стереть меня в порошок. Навесить чужие грехи, дела, к которым я не имею отношения. На их стороне — могущество власти, а на моей — слабая надежда на то, что правда, несмотря ни на что, восторжествует. Ты понял меня, Андрей?