Наступило долгое молчание.
— Они будут преследовать нас, что бы мы ни делали, — наконец произнес Спартак. — Захотят отомстить за претора. — Я собирался обменять жизнь претора на нашу свободу.
— Галлы, германцы, кельты, фригийцы, пастухи, гладиаторы, рабы и свободные люди — каждый из них стремится к чему-то своему, — возразил Иаир. — Если ты позволишь им делать все, что они хотят, то лучше сразу подставить горло и руки под римский меч!
Аполлония схватила Спартака за руку.
— Слушайся Диониса, — сказала она. — Он ослепил римлян, наслал на них сон. Он позволил нам победить и защитил тебя!
Спартак оттолкнул Иаира и Аполлонию на край мощеной дороги, пересекавшей Кампанию.
В долине они не встретили ни одного препятствия. Виллы были покинуты. Рабы рассказывали, что хозяева бежали в Нолу, Нуцерию, Абеллин. Некоторые направились в порт Кумы.
Рабы кричали, что теперь они свободны и больше не позволят заковать себя в цепи, что хотят сражаться.
Некоторые гнали перед собой быков и баранов, говоря: «Они наши! Все наше, нужно только взять это!»
— Они похожи на стадо диких зверей, — заметил Иаир. — Ты должен сделать из них армию свободных людей.
Спартак замедлил шаг, будто на него внезапно навалилась усталость.
— Единый Бог, — продолжал Иаир, — и Владыка Справедливости говорит, что человек должен стать тем, кто он есть. Стань тем, кто ты есть, Спартак: пастырем стада. Веди их!
27
Спартак смотрел на распростертые тела, которые лежали среди мраморных статуй и цветников.
Он стоял на террасе виллы. Сад и виноградник были такими обширными, что казалось, будто они простираются до горизонта, к Везувию и морю. От горы их отделяли ряд кипарисов и несколько раскидистых сосен.
Он прислонился к балюстраде, опустил голову, будто это зрелище вызывало у него тошноту. На земле валялись рабы, гладиаторы и женщины, многие были нагие. Некоторые сидели, опершись спиной о цоколи статуй с отрубленными руками и головами.
Спартак долго стоял, глядя перед собой, затем вошел в дом.
Повсюду он видел перевернутую мебель, разлитое по мозаичному полу вино, смешанное с кровью сторожей, которые пытались остановить рабов, ворвавшихся на виллу, чтобы разграбить ее.
Они погибли, так и не успев понять, что ничто не может помешать этому натиску. Их тела были истерзаны, каждый стремился вонзить в кинжал в тех, кто прежде бил, насиловал и унижал рабов. Рабы отрубили стражникам головы и бросили их вместе с головами статуй — они хотели показать, что стали свободны.
Спартак пересек атрий, затем комнаты, где в полумраке обнимались парочки. Мужчины, закрыв глаза, продолжали пить, хотя у них уже не было сил поднять сосуд и поднести его к губам. Они валились набок и засыпали в лужах блевотины.
Спартак перешагивал через их тела.
Люди это или дикие звери?
Армия или шайка?
Он вернулся на залитую солнцем террасу. Ослепленный, в первый момент он различил лишь Везувий и море. Там, в нескольких днях плавания, находились леса Фракии, стаи волков, зимняя охота, небо детства.
Ему захотелось сжать кулак, грозить богам за то, что они оторвали его от земли, лесов и неба родины и бросили сюда, в гущу этого стада. Нужно спуститься к берегу, захватить корабль, заставить моряков взять курс к берегам Фракии, к ее бухтам и заливам, которые видны от храма Кибелы.
Или лучше встать во главе армии, победить легионы, которые отправит за ней Рим, перейти через реки и горы и увидеть вдалеке мрачные леса Фракии, услышать песни и речь его народа?
Нужно бы…
Он спустился по ступенькам, ведущим в сад.
Тел было так много, что земли и выложенных плитками дорожек почти не было видно.
Повсюду вокруг костров сидели люди. На огне жарились бараны, козлята, куски говядины. Ветви фруктовых деревьев были обломаны, гроздья винограда растоптаны. Все статуи изуродованы, не осталось ни одной целой. Животных резали ради одного куска мяса. Их туши валялись на земле. Птицы клевали внутренности.
Он ушел. Вокруг раздавались громкие голоса, но он не понимал этого языка. Наверняка это германцы, раз они сидят возле Эномая.
Спартака окликнули. Ему протягивали амфору и кусок только что зажаренного козленка.
Пусть он ест! Пусть пьет!