Спартак остановился, скрестил руки.
— Рим — сын богов. Разве можно его победить?
Он закрыл глаза, будто пытаясь что-то вспомнить.
— Граждане Рима умеют умирать, — продолжал он. — Многие предпочтут смерть поражению и унижению. Ты видел претора Вариния? А солдата, который выжил во всех сражениях? Оба предпочли убить себя, а не другого.
— Можно быть свободными, но при этом соблюдать порядок! — возразил Курий.
Спартак пошел дальше. Он часто оборачивался, чтобы посмотреть на тех, кто шел позади. Только тогда, когда ветер разогнал туман, он увидел, какая огромная толпа следовала за ним.
— Они здесь, Курий, — сказал он. — Им хватило сил и смелости бежать от хозяев. Не требуй от них большего. Они только начинают жить свободными. Если их потомки будут помнить о них, то это значит, что они победили Рим, даже если он их уничтожит. Их сыновья научатся сражаться.
— Мы все умрем, — проворчал Курий.
— Мы останемся живы! — возразил Спартак.
44
Имя Спартака раздавалось в зале с узкими окнами, рядом с амфитеатром Сената в Риме.
Колонны и статуи богов отбрасывали тени на магистратов, чьи тоги в полумраке казались серыми.
Сенаторы, преторы, легаты сидели вокруг возвышения, посреди которого стояли два человека.
Это были проконсул Цизальпины Кассий Лонгин и Манлий, который командовал легионом в Пицене, расположенном на берегу моря к востоку от Рима, между Анконой и Аускулом. Небольшого роста, тощий, он, однако, постоянно вытирал лоб, как один из жирных одышливых магистратов с пухлыми щеками, которые расспрашивали его.
— Манлий, ты должен был помешать Спартаку войти в Пицен. А теперь он подходит к Риму с целой сворой, как новый Ганнибал!
Манлий молча поднял руки. Проконсул Цизальпины выступил вперед. Он говорил глухим раздраженным голосом.
— Рим победил карфагенян, и мы поразим Спартака, — сказал он. — Но что мы могли сделать? У меня было два легиона в Цизальпине. Он атаковал меня с более чем сотней тысяч человек. Нас словно затопило волной нечистот. Мы закрылись в городах. И я помешал Спартаку захватить и разграбить города. Я одержал победу, потому что он отступил, отказавшись от намерения перейти Альпы. Он пошел по южной дороге.
— Он пошел на Рим! — воскликнул кто-то. — Если он придет сюда, рабы, которых здесь десятки тысяч, восстанут и примкнут к его армии. Лонгин, их войско будет страшнее, чем армия карфагенян! Манлий должен остановить их.
Поднялся ропот.
— Ты стоишь здесь, Манлий, перед нами, и объясняешь, — продолжал магистрат. — А в это время сто тысяч разбойников, убийц опустошают Пицен, Апулию, Кампанию, Луканию. Каким хлебом, каким ячменем мы будем кормить плебеев? Если наши самые богатые земли, поместья, виллы в руках грабителей, что будет с Римом? Если Фламиниева, Аппиева, Латинская и Валериева дороги больше не безопасны, если ни один путешественник, повозка и даже легион не могут пройти, не подвергаясь нападению, что станет с нашим имуществом, с нашей властью? Рим станет добычей грабителей! Их нужно уничтожить! Эти вредители хуже, чем саранча в Африке или Иберии, которая пожирает все на своем пути. Неужели возможно, чтобы один фракийский гладиатор держал в страхе Рим? Мы все помним восстание на Сицилии, которое пришлось пережить нашим предкам, но они победили. А сегодня рабы унижают нас и грабят. Это восстание — бедствие хуже наводнения. Что вы ответите на это — ты, претор Манлий, и ты, Кассий Лонгин, проконсул!
— Два легиона, — сказал Лонгин, — против этой разъяренной толпы, которая, как бушующий поток, смывают все на своем пути…
— Солдаты начинают дрожать, когда на них с ревом идет войско Спартака, — добавил Манлий. — Первые ряды когорты оседают, некоторые бросают оружие, чтобы было легче бежать.
— Позор! — раздались голоса. — Пусть их постигнет жестокое наказание Рима!
— Нужны новые предводители, — сказал один из магистратов. — Потерпевшие поражение не могут командовать легионами. Какой солдат пойдет за ними?
— Люди боятся этих дикарей, — продолжал Манлий. — Они знают, что рабы делают с теми, кого поймают. Они не хотят умереть, как гладиаторы, сражаясь друг с другом, и не хотят попасть в руки их обезумевших женщин.
Вперед вышел молодой человек.
— Я Гай Фуск Салинатор, легат претора Лициния Красса, — сказал он. — Вы знаете Красса. Я говорю от его имени. Красс, если вы окажете ему честь вашим доверием, клянется убить Спартака и всех, кто следует за ним!