Прижавшись друг к другу, выжившие смотрели на то, как с обреченных начали снимать одежду, поскольку они должны были умереть нагими, как звери, как трусы, которыми они и являлись.
Красс поднял руку.
Солдаты принялись бить мечами в щиты. Эта тяжелая медленная дробь разносилась по всей долине, будто билось огромное сердце, охваченное страхом.
— Наказание вернет вам храбрость! — прокричал Лициний Красс. — Я буду убивать каждого десятого из каждой когорты, центурии, из каждого легиона, посмевшего отступить перед этой ордой рабов!
Пятьдесят человек были раздеты.
Красс снова подал знак.
Солдаты принялись хлестать обреченных длинными прутьями, держа их обеими руками.
Они хлестали по плечам и спине, бедрам и икрам ног, бокам и груди.
Истерзанные тела вскоре покрылись глубокими кровавыми полосами.
Солдаты вышли вперед, держа на плечах секиры.
Один удар — и тела одно за другим опустились на землю. Некоторые сначала встали на колени, другие сразу повалились лицом вниз.
Палачи посмотрели на Лициния Красса.
Скрестив руки на груди, он с пренебрежением разглядывал тех, кому даровал жизнь. Складки, обозначившиеся вокруг его рта, свидетельствовали о глубине его презрения.
— Волею судьбы вы остались живы, — начал он. — Но ваша трусость наложила на вашу жизнь печать позора. Вы будете спать за пределами лагеря. Станете рабами солдат. Вам будет едва хватать хлеба, и вы можете навсегда забыть о почестях. Вы будете есть ячмень, как рабы, и выполнять работу, которую выполняют рабы. Вы будете убирать дерьмо и рыть землю. Вы получите оружие только в том случае, если дадите присягу никогда с ним не расставаться. Стоимость оружия будет вычтена из вашего жалованья. Если вы его снова бросите, никакой бог, никакая жеребьевка не спасут вас от казни.
Он указал на пятьдесят распростертых на земле тел.
— Посмотрите на тех, кого выбрал жребий. Они были не более трусливы, чем вы. Они заплатили за вас!
Красс вынул меч из ножен, взмахнул им, затем резко опустил.
Секиры обрушились.
Потом солдаты подцепили крюками головы и обезглавленные тела.
Они держали их перед легионами, перед выжившими дезертирами, перед легатом Муммием, который стоял, по-прежнему опустив голову.
— Впредь эти легионы будут предпочитать казнь побегу, — сказал Красс Юлию Цезарю. — Один страх вытесняет другой. Нужно, чтобы каждый солдат боялся меня больше, чем Спартака!
Дробь прекратилась. Пятьдесят тел и голов сложили в две кучи, и вокруг них стали хлопотать беглецы, которых пощадила судьба. Центурионы бранили и били их. Бывшие воины принялись рыть рвы и разжигать костры. Тела убитых сжигали.
Легионы продолжали стоять в линии. Лициний Красс, Юлий Цезарь и Фуск Салинатор, а также центурионы, командующие первой центурией когорты, ждали, когда затрещат первые костры.
Внезапно раздался громкий и сильный голос:
— Лициний Красс, твой легат Муммий перед смертью приветствует тебя!
У подножия пригорка на коленях стоял Муммий. Сжимая меч двумя руками, он вонзил его в грудь, затем упал ничком.
В этот момент из костров посыпались искры и повалил едкий дым, разнося запах горелой плоти.
Мечи снова ударили в щиты, все быстрее, сливаясь в один тяжелый долгий звук.
Лициний Красс склонился над телом Муммия.
— Сожгите его вместе с остальными, — сказал он.
Затем, повернувшись к Цезарю и Салинатору, добавил, потрясая мечом:
— Мы отомстим за этих римлян. Я больше не дам Спартаку ни дня передышки.
50
— Я видел костры, которые разожгли римляне, — писал Посидион. — Мы снова собрались на возвышенностях Кампании. Утро, наступившее после нескольких дождливых дней, было ясным. Небо — такой прозрачной голубизны, что горизонт казался почти белым.
И вдруг потянуло дымом от тех костров, и мы ощутили тошнотворный запах горелой человечины.
Через некоторое время к моим ногам бросили только что схваченного молодого римского солдата. Он дрожал всем телом, его глаза были наполнены ужасом. По происхождению грек, он родился недалеко от Афин, был рабом, затем вольноотпущенником. А потом его забрали в один из легионов, недавно собранных Крассом.
Произнеся имя проконсула, он испуганно оглянулся, будто опасаясь, что его услышат. Указав на дым, скрывший горизонт, он объяснил, что Красс казнил каждого десятого солдата из двух легионов, которые сражались с нами, и что легат Муммий покончил с собой, посвятив свою смерть Крассу.