Я вспомнил о легате Муммии, который, стоя на коленях в день казни каждого десятого, предложил свою смерть проконсулу, унизившему его.
Я несколько раз кашлянул.
Красс выпрямился и тотчас же схватил меч. Его пальцы разжались, когда он узнал меня. Он смотрел на меня удивленно, без благосклонности, его глаза искали мой взгляд.
— Ну, что ты мне скажешь, Фуск Салинатор?
Я начал рассказывать ему о выпавшем на склоны гор снеге, таком плотном, что видимость составляла не более одного метра.
Он поднялся, подошел ко мне. Он напоминал змею, которая, вытянув голову, бросается на добычу. Ее раздвоенный, пропитанный ядом язык стремительнее, чем стрела.
— Что ты мне скажешь, легат? — повторил проконсул.
— На караульных напали внезапно, их зарезали. Спартак и его отряды…
Он поднял руку.
— Ты хочешь сказать, Фуск Салинатор, что этой ночью Спартаку и его собакам удалось перебраться через ров и частокол? Что центурии дали им пройти потому, что шел снег, и наша победа, которую мы одержали вчера, затоптана, погребена, уничтожена? Что Спартак выбрался из ловушки?
Он повернулся ко мне спиной и принялся ходить от одного конца палатки к другому, затем приказал центуриону стражи найти военного трибуна Гая Юлия Цезаря.
— Им удалось преодолеть ров и перелезть через частокол? — повторил он, снова повернувшись ко мне. — Где они? Может, тебе известно хотя бы это, легат?
Покачав головой, я был вынужден признать, что поиски, которые я, несмотря на снегопад и ночную тьму, вел со множеством всадников на склонах гор, оказались безуспешными.
Красс подошел ко мне, держа руку на рукоятке меча и глядя на меня с таким презрением и ненавистью, что я был не в силах выдержать его взгляд и опустил глаза, чего не делал даже перед Спартаком.
В тот момент я понял, что фракийский гладиатор не так жесток, как римский проконсул, и был счастлив оттого, что согласился на предложение Спартака, спас собственную жизнь и жизнь грека, еврея и фракийской женщины. Если я выживу, то соберу их рассказы и напишу историю этой войны, свидетелем и участником которой мне довелось стать.
В палатку вошел военный трибун Гай Юлий Цезарь. Я поднял голову, и Цезарь вопросительно посмотрел на меня.
— Объясни ему, легат, — сказал проконсул, тяжело опускаясь в кресло.
Он усмехнулся и продолжил:
— Когда вчера ты, Юлий Цезарь, выходил из этой палатки, мы праздновали нашу победу. Сегодня ты снова входишь в палатку, а мы уже успели потерпеть поражение. Спартак и его псы перешли через ров!
Он поднялся и добавил, не давая мне возможности высказаться:
— Их осталось всего несколько тысяч, но, разумеется, это самые выносливые. Те, что дожили до сегодняшнего дня, умеют сражаться. Их нужно убить всех до одного. Они больше не попадутся в ловушку. Ров, частокол — с этим покончено!
Он повернулся ко мне.
— Я приказываю, чтобы все легионы, выстроившиеся вдоль рва, собрались и ждали, пока мы не узнаем, где сейчас эти псы.
— Они могут идти на север, к Лукании, — предположил Юлий Цезарь.
— К Риму! — воскликнул Красс. Его лицо выражало крайнее нетерпение.
— Все легионы здесь, со мной. Между Бруттием и Римом нет ни одного отряда. Если Спартак — а он очень хитер — сумеет продвинуться на север, в Луканию и Кампанию, то сможет спокойно войти в Лацио и даже, возможно, напасть на Рим и захватить его. В Риме тысячи рабов, которые присоединятся к нему, как только он войдет в город.
— Он не сделал этого даже тогда, когда его армия насчитывала десятки тысяч рабов, — заметил Цезарь. — А теперь их всего…
— Я же сказал, — прервал его Красс, — те, что остались, — настоящие воины. Не просто грабители, а разъяренные звери. Если они пойдут на Рим…
Лициний Красс говорил и говорил, обращаясь скорее к самому себе, чем к нам.
Сенат поручил ему положить конец войне, очистить Италию от шайки убийц. Еще вчера он верил, что сможет это сделать, но побег фракийца ставил под угрозу успех всего предприятия.
Следует предупредить Сенат об опасности, которая угрожает Риму и всей республике. Нужно, чтобы легионы Помпея, возвращавшиеся из Иберии после победы над мятежной армией Сертория, приняли участие в облаве на Спартака. Нельзя мириться с тем, что толпы дикарей еще несколько месяцев будут держать в страхе провинции Италии, сжигая урожай и разрушая поместья. Также нужно, чтобы проконсул Фракии, Марк Варрон Лукулл, высадился со своими легионами в Калабрии и Брундизии и присоединился к охоте.
Гай Юлий Цезарь одобрил намерения Лициния Красса. Следует немедленно послать гонцов в Рим, сказал он, чтобы Сенат призвал Помпея и Варрона Лукулла.