Но верный портрет Суллы, изображенный нами, не оправдывал бы эпитета «ужасный», который мы употребили, говоря о его лице, — а оно было действительно ужасно, потому что было покрыто какой-то отвратительной грязновато-красной сыпью, с рассеянными там и сям белыми пятнами, что делало его очень похожим, по ироническому выражению одного афинского шута, на лицо мавра, осыпанное мукой.
Когда Сулла, медленно ступая, с видом пресыщенного жизнью человека входил в цирк, на нем сверх туники из белоснежной шерсти, вышитой кругом золотыми украшениями и узорами, была надета, вместо национальной паллы или традиционной тоги, изящнейшая хламида из яркого пурпура, отороченная золотом и приколотая на правом плече золотой застежкой, в которую были вправлены драгоценнейшие камни. Как человек, с презрением относящийся ко всему человечеству, а к своим согражданам в особенности, Сулла был первым из тех немногих, которые начали носить греческую хламиду.
При рукоплесканиях толпы усмешка искривила губы Суллы, и он прошептал: «Рукоплещите, рукоплещите, глупые бараны!»
Между тем консулы дали сигнал начинать представление, и гладиаторы, числом сто человек, вышли из темниц, построились в колонну я стали рядами обходить арену.
В первом ряду выступали ретиарий и мирмиллон. Они должны были первыми сразиться друг с другом. Хотя момент, когда оба будут стараться убить друг друга, был очень близок, они шли, спокойно беседуя между собой. За ними следовали девять лаквеаторов, вооруженных только трезубцами и сетями, которые они должны были накинуть на девятерых секуторов, вооруженных щитами и мечами; секуторам предстояло, избегая сетей, преследовать лаквеаторов.
Вслед за этими девятью парами выступали тридцать пар гладиаторов. Им предстояло сразиться друг с другом по тридцать бойцов с каждой стороны и воспроизвести таким образом в малых размерах настоящее сражение.
Тридцать из них были фракийцы, а другие тридцать — самниты, рослые и крепкие юноши, отличавшиеся красотой и воинственной наружностью.
Фракийцы были вооружены короткими искривленными на конце мечами и маленькими щитами четырехугольной формы, с выпуклой поверхностью; на голове у них были небольшие шлемы без забрала, — словом, это было вооружение того народа, к которому они принадлежали. Кроме того гордые фракийцы были одеты в короткие туники из ярко-красного пурпура, а поверх их шлемов развевалось по два черных пера. В свою очередь, тридцать самнитов носили вооружение воинов Самниума, то есть короткие прямые мечи, закрытые шлемы с крыльями, небольшие квадратные щиты, железные наручники, которые прикрывали правую руку, не защищенную щитом и, наконец, поножи, защищавшие левую ногу. Одеты были самниты в голубые туники, а шлемы их были украшены двумя белыми перьями…
Шествие заключали десять пар андабатов, одетых в короткие белые туники и вооруженных только короткими клинками, более похожими на простые ножи, чем на мечи; голова у каждого была покрыта шлемом, на опущенном и закрепленном забрале которого находились не правильные, очень маленькие отверстия для глаз. Двадцать несчастных должны были сражаться друг с другом, точно играя в жмурки, веселя и забавляя зрителей до тех пор, пока лорарии — служители цирка, специально для этого приставленные, — подгоняя раскаленными железными прутьями, не столкнут их вплотную, чтобы они убивали друг друга.
Эти сто гладиаторов обходили арену под рукоплескания и крики зрителей. Подойдя к месту, где находился Сулла, они подняли голову и, согласно наставлению, данному им ланистой Акцианом, воскликнули хором:
— Привет тебе, диктатор!
— Недурно, недурно! — сказал Сулла, обращаясь к окружающим и осматривая проходивших гладиаторов опытным взглядом победителя, испытанного во многих сражениях. — Эти смелые и сильные юноши обещают красивое зрелище. Горе Акциану, если будет иначе! За эти пятьдесят пар гладиаторов он взял с меня двести тысяч сестерций, мошенник.
Процессия гладиаторов сделала полный круг вдоль арены и, приветствовав консулов, вернулась в свои темницы. На арене, сверкавшей как серебро, остались лицом к лицу только два человека — мирмиллон и ретиарий.
Настала глубокая тишина, и все взгляды устремились на этих двух гладиаторов, готовых к схватке.
Мирмиллон, по происхождению галл, был красивый юноша, белокурый, высокого роста, ловкий и сильный; на голове у него был шлем, украшенный серебряной рыбой; в одной руке он держал небольшой щит, а в другой — короткий широкий меч. Ретиарий, вооруженный только одним трезубцем и сетью, одетый в простую голубую тунику, остановился в двадцати шагах от мирмиллона и, казалось, обдумывал, как лучше поймать его в сеть.
Мирмиллон стоял, вытянув вперед левую ногу и опираясь всем корпусом на несколько согнутые колени. Он держал меч почти опущенным к правому бедру и ожидал нападения ретиария.
Внезапно ретиарий сделал огромный прыжок в сторону мирмиллона и, на расстоянии нескольких шагов, с быстротой молнии бросил на него сеть. Но мирмиллон в тот же миг, быстро отскочив вправо и пригнувшись почти до самой земли, избежал сети и кинулся на ретиария. Тот, увидя, что дал промах, пустился стремительно бежать.
Мирмиллон стал его преследовать, но гораздо более ловкий и расторопный ретиарий, сделав полный круг вдоль арены, добежал до того места, где осталась его сеть, и подобрал ее.
Однако в тот момент, когда он схватил сеть, мирмиллон почти настиг его. Ретиарий, внезапно повернувшись именно тогда, когда его противник готов был на него обрушиться, кинул на него сеть. Но мирмиллон, упав ничком на землю, снова успел спастись. Быстрым прыжком он уже поднялся на ноги, и ретиарий, направив в него трезубец, задел острием лишь щит галла.
Тогда ретиарий снова бросился бежать под ропот негодующей толпы. Она чувствовала себя оскорбленной тем, что гладиатор осмелился выступить в цирке, не умея как следует владеть сетью.
На этот раз мирмиллон вместо того, чтобы бежать за ретиарием, повернул в ту сторону, откуда мог ожидать приближения противника, и остановился в нескольких шагах от сети. Ретиарий, поняв маневр мирмиллона, повернул обратно, держась все время около хребта арены. Добежав до Триумфальных ворот, он перескочил хребет и очутился в другой половине цирка, совсем близко от сети. Поджидавший его мирмиллон бросился к нему навстречу.
Тысячи голосов яростно кричали:
— Задай ему!.. Задай!.. Убей ретиария!.. Убей увальня!.. Убей этого труса!.. Режь!.. Зарежь его!.. Пошли его ловить лягушек на берегах Ахерона!
Ободренный криками толпы, мирмиллон все сильнее наступал на ретиария, который, страшно побледнев, старался держать противника в отдалении, размахивал трезубцем и в то же время кружил вокруг мирмиллона, напрягая все силы, чтобы схватить свою сеть. Внезапно мирмиллон отбил щитом трезубец и проскользнул под ним. Мирмиллон уже готов был поразить мечом грудь ретиария, как вдруг последний, оставив трезубец на щите противника, стремительно бросился к сети, но не настолько быстро, чтоб избежать меча: ретиарий был ранен в левое плечо, из которого брызнула сильной струей кровь, и все же он быстро убежал со своей сетью. Отбежав шагов на тридцать, он повернулся к противнику и вскричал громким голосом:
— Легкая рана! Пустяки!.. И спустя минуту начал петь:
— Приди, приди, мой красавец галл, не тебя я ищу, а твою рыбу, ищу твою рыбу!.. Приди, приди, мой красавец галл!..
Сильнейший взрыв смеха встретил эту песенку ретиария, которому вполне удалось вернуть симпатии зрителей. Гром аплодисментов раздался по адресу этого человека, который, будучи безоружным и раненым, истекая кровью, нашел в себе мужество шутить и смеяться.
Мирмиллон, взбешенный насмешками противника, яростно бросился на него. Но ретиарий, отступая прыжками и ловко избегая его ударов, крикнул: