Спартак не мог понять, весело ему или грустно.
— Ты шутишь и над собой и надо мной. А лучше будет, если мы сейчас вместе погуляем по лесу. И я отведу тебя туда, где нет места грустным шуткам, где все — взаправду. Потому что птицы не умеют лгать, деревья не могут хитрить, зверята играют в чехарду и не знают ни грусти, ни забвения.
Он повел ее по лесной тропинке. Она слушала его, смотрела вперед и ни о чем не думала. Они шли медленно, чтобы лес не окончился так скоро. Они хотели продлить эти минуты, и это зависело только от них. От того, когда они исходят этот лес, которому нет конца и края. Им должно хватить здесь места и времени, чтобы пережить радости, которых они никогда прежде не испытывали.
Спартак остановился. Он задумчиво смотрел вперед, туда, где стволы деревьев исчезали в зеленом таинстве листвы. Родопида повернулась к нему.
Он спросил ее:
— Может, пойдем дальше?
— Мне страшно.
— Отчего?
— Не знаю.
— Ты должна бояться только одного — что можешь стать нимфой.
Она весело взглянула на него:
— Этого я не боюсь.
— Потому что ты уже сейчас принадлежишь к богам.
— Я им скажу, что принадлежу тебе, и они меня поймут.
Он взял ее на руки и понес.
Спартак осторожно шел между могучими стволами деревьев, словно боялся разбудить кого-нибудь — может быть, где-то совсем близко прячется невидимый зеленый бог лесов, может быть, он наблюдает за ними...
— Куда мы идем?
Он наклонился к ней:
— Туда, где еще никто не бывал.
Она замерла в его руках. Если лесу нет конца, то не будет конца их дороге...
Приподнявшись, она попыталась заглянуть ему в лицо, словно хотела прочесть там то, что и без слов было ясно. Потому что есть и такие прекрасные истины.
— Но скажи мне, куда ты несешь меня?
Их лица почти касались друг друга:
— Туда, где мы будем одни, и, быть может, еще зеленый бог лесов. Я опущу тебя у какого-нибудь родника, и когда ты глянешь в него, вода станет еще чище и прозрачнее от твоего взгляда.
Она вздрогнула:
— Мне страшно.
— Чего ты боишься?
— Я боюсь бога лесов.
— Да, мы вошли в его владения. Но мы ничего у него не возьмем. У него так много деревьев, а мы присядем в тени одного, и когда уйдем отсюда, оставим ему это дерево.
— Я не потому боюсь его. Он станет нам завидовать, потому что мы любим друг друга, а разве не завидуют таким, как мы?
Спартаку вдруг показалось, что кто-то невидимый наблюдает за ними из каждого лесного уголка. Смотрит с вершины какого-нибудь дуба, куда они идут, следит за каждым шагом, каждым движением. Или глядит на них через какой-нибудь просвет в чаще, ополоснув лицо в чистом ручье, потому что только чистыми глазами можно смотреть на него и на Родопиду.
Зеленый бог лесов!
Он своим дыханием колышет листву и птичьи перья.
Он сидит на каждой ветке. Смотрит с каждого дерева, шепчется с каждым листком.
Зеленый бог лесов! Властелин всех лесных тайн.
Да, он, конечно, завидует сейчас Спартаку. Потому что тот, кто несет на руках Родопиду, заслуживает зависти. Она обнимает его за шею, и он чувствует ее дыхание, ощущает биение ее сердца и трепет ее души. Она сказала ему, что без него ей будет очень трудно, и он верит ей, потому что так оно и есть.
Лес молчит, прячет свою улыбку, свою красоту, свою нежность.
Она крепче обвила его шею руками.
— Будет ли этому конец?
— После каждого конца в нашей жизни будет новое начало.
— Позволь мне всегда быть с тобой.
— Ты всегда будешь со мной.
Между деревьями появился просвет, стало светлее.
Кончились лесные таинства.
Кончилось прекрасное путешествие в неведомое.
Кончилось уединение.
С ветки спорхнул дятел и как будто разбрызгал в синем воздухе желтые, зеленые и красные капли.
Спартак высоко поднял девушку на руках.
Он был убежден, что в последний раз несет ее туда, где она будет без него, и что на следующий день снова вернется к нему, чтобы не исчезать больше никогда.
На опушке он опустил ее на землю.
Оставалось еще немного времени, чтобы посмотреть друг на друга, помолчать. Потому что пора уже было расставаться.
Лицом к лицу, совсем близко, они уже и сами не понимали, грустят ли они от того, что им надо расставаться или радуются, что завтра встретятся снова...
В глазах у Родопиды появился влажный блеск, но она улыбнулась:
— Я не должна плакать, правда?
— Если только от радости.
— Но почему от радости — и слезы?
— Потому что нам надо расстаться. Но пусть это расставание будет последним.