Плотно окруженный со всех сторон, полностью исчерпав свои силы, Спартак вынужден был в конце концов сдаться.
Деций Гортензий удобно расположился в своей палатке. Он имел вид человека, который превозмог тяжелую усталость и наслаждался сейчас покоем, наступившим после продолжительного душевного напряжения. Жесткие черты его лица были несколько смягчены спокойным задумчивым взглядом голубых глаз.
Вошел Спартак, сопровождаемый двумя контуберналиями, он не был закован в цепи, и не был связан так пожелал полководец.
Деций Гортензий смотрел на пленника, но взгляд его ничем не выдавал душевного состояния римлянина. Выражение лица его было совершенно бесстрастным. Внешним своим равнодушием он как бы хотел прикрыть истинный смысл происходящего.
— С удовольствием говорил бы с тобой по-фракийски, если бы знал этот язык, сказал Гортензий по-гречески.
Спартак вежливо поклонился, в чем римлянин не узрел никакой иронии, хотя этого можно было ожидать от противника, который, как он уже знал, обладает необычайной воинской дерзостью.
— Тогда мне придется говорить с тобой по-гречески, благородный Гортензий, — ответил Спартак, — но это едва ли доставит мне удовольствие.
Столь откровенно высказанное Спартаком опасение, что он не ожидает от своего плена ничего хорошего, произвело впечатление на римского военачальника.
Известно, что воина, попавшего в плен, ждут одни только неприятности, А у Спартака были достаточно серьезные основания опасаться особой расплаты за урон, нанесенный им римлянам. Не случайно он был отделен от других пленных и доставлен прямо к римскому военачальнику Деций Гортензий даже не нашелся сразу, что ответить, и лишь спросил:
— Ты знаешь, к кому тебя привели?
— Опасного противника надо знать.
— Я верю, что ты говоришь искренне, юноша. А откровенность исключает лесть. Ты знал обо мне, как о противнике, но слухам. А я узнал тебя в бою. Ты убил много римских воинов, которые своими мечами приумножали славу, величие и благоденствие Рима.
Спартак ответил:
— Но не мы пришли к вам, а вы — к нам, чтобы завладеть нашей землей.
Гортензий не стал возражать:
— Я призвал тебя, юноша, не для того, чтобы обсуждать, кто и к кому пришел. И не для того, чтобы спорить, кто прав и кто виноват, потому что это не наше с тобой дело. Мы воины, мы воюем, а не рассуждаем, — эту заботу берут на себя другие. А в войне имеет значение не кто прав и кто виноват, а кто сильнее, и кто — слабей.
— Правым всегда оказывается сильный.
Полководец поглядел на Спартака испытующе:
— А ты считаешь, что может быть иначе?
Спартак продолжил его невысказанную мысль.
— Но отсюда следует, что у победителя есть право поступать с побежденным по своему разумению...
— И это не повод для спора.
— ... и слабый должен принимать условия сильного, подчиняться ему.
Тонкие губы римлянина растянулись в подобие улыбки:
— Если ты шутишь, юноша, говоря о праве побежденного подчиняться победителю, то он располагает и другим правом — ненавидеть победителя. И это уже всерьез.
На лице Спартака промелькнула еле заметная ироническая усмешка:
— Действительно, этого права у него никто не может отнять.
Гортензий пропустил мимо ушей его ответ, продолжая начатую мысль:
— Ты наверно видел, как твои люди кусали цепи, в которые их паковали, чтобы отправить в Рим как рабов. И никто не будет мешать пусть себе грызут эти цепи... Вы, фракийцы, очень непокорный народ.
— Пусть это будет самое плохое, что противник подумает о нас.
— Чего ты ждешь от меня?
— Чтобы ты поступил со мной, как с побежденным.
И ты уверен, что я так поступлю?
Иначе и быть не может.
Тебе делает честь, что ты готов разделить участь побежденных. Но я видел, как ты сражался с нашими испытанными в боях легионерами. И могу представить себе, что ты способен совершить. Потому ты достоин участи пленника, который имеет особые заслуги перед родной землей.
Спартак почувствовал опасную двусмысленность в этих словах:
Долг перед родной землей превыше всего — и для меня и для тебя.
Ты прав! И кроме того: каждый получает по заслугам.
Спартак предпочел со сдержанной иронией выразить готовность встретить свой жребий. И то, что он ответил на неясный намек Гортензия, тоже можно было считать двусмысленным: