— Каждый имеет право принять плату за содеянное.
— И ты знаешь, что тебе полагается по праву.
— Только глупец может этого не знать, и только хитрец постарается сделать вид, что не знает.
— И что же, по-твоему, тебя ожидает?
— Воля победителя.
Римский патриций остался недоволен столь кратким ответом. Побежденный не проявляет ни смирения, ни дерзости, а только сдержанное достоинство, за что он заслуживает одновременно и гнева и уважения. И не знаешь, что предпочесть.
Гортензий кивнул головой:
— Ты прав... Не побежденный определяет свою участь, это дело победителя. Потому что у него всегда есть право отмерить побежденному то, что тот заслужил.
Спартак улыбнулся — в словах Гортензия он не почувствовал ни злорадства, ни благосклонности:
— Он имеет на это право, даже когда неправ.
Собеседники изучали друг друга, каждый старался сказать меньше того, что думает, и понять больше того, что сказано.
Римлянин продолжал:
— Так или иначе, что же ты думаешь получить?
— То, что велит сделать закон войны.
— Но иногда поступают и по законам чести. По законам войны тебе полагается то, что ты заслужил, убив сорок моих воинов. А по закону чести за это же самое можно отмерить совсем другое.
— Побежденный должен уважать право победителя.
На лице римского патриция появилось подобие улыбки:
— Ты мне нравишься,
— Я не старался заслужить твое благоволение.
— Да, это верно. Но если бы все фракийцы были такими как ты, я готов поверить, что мы бы с вами договорились.
— Опасаюсь, что вышло бы как раз наоборот, благородный Гортензий.
— И все же ты ошибаешься, если считаешь, что только храбрость противника достойна уважения.
— А на что иное может рассчитывать тот, когда на него напали, и он вынужден защищаться?
Гортензий почувствовал раздражение, что Спартак ни в чем не хочет с ним согласиться, но он умел владеть собой.
— Война, юноша, не только битва, но и умение ее выиграть.
— Вы выигрываете войну силой и умением. А мы можем противопоставить вам только желание защитить свою землю и свою свободу.
Деций Гортензий, не выражая своего недовольства словами Спартака, сдержанно сказал:
— Если у победителя нет необходимости проявлять строгость к побежденному, которого есть за что уважать, то и побежденный не должен отвечать на уважение дерзостью.
Спартак порывисто ответил:
— Пусть благородный Гортензий не считает мои слова проявлением дерзости. Если бы я промолчал о том, что подумал, это было бы недоверием к тебе и проявлением неуважения к твоему благородству.
Гортензию понравилось умение Спартака сохранять учтивость, даже будучи откровенным. И он решил ответить ему тем же, чтобы не показать, что навязывает свое мнение, пользуясь преимуществом своего положения:
— Запомни, юноша, что римляне не случайно стали властелинами мира. И Эллада не случайно стала провинцией Рима.
Он помедлил. Не потому, что колебался, говорить или нет дальше, а чтобы придать больше веса своим словам:
— Мы за короткое время воздвиг ли храм Юпитера, для которого камень, колонны и мрамор были приготовлены много лет назад, словно специально для нас. Мы, завоеватели, не отняли у эллинов их богов. Мы сделали их своими, оставив их в то же время и эллинам. Этим мы сохранили их религию. Мы завоевали землю Эллады, но позволили Элладе завоевать наши души. Ее цивилизация не только уцелела в наших руках, но к окрепла. Потому что мы придали ей ту масштабность, которую она сама никогда бы не приобрела, и покровительство, которое ниоткуда больше не получит.
Помолчав немного, он продолжал:
— Я не хочу, чтобы ты стал рабом. Я привезу тебя в Рим, ты увидишь, как живем мы, римские граждане. И ты поймешь, почему мы стали властелинами мира.
Удивленный и взволнованный, Спартак словно онемел на несколько мгновений. Потом сказал:
— Меня удивляет, что тебя тронула моя участь, благородный Гортензий.
Военачальник благосклонно улыбнулся:
— Когда я увидел, как ты своим мечом крошишь моих легионеров, я понял, что у тебя надежная рука, смелое сердце, отважный ум. И я сказал себе, что ты можешь быть полезным Риму.
Спартак не сразу решился ответить:
— Ты добр ко мне, благородный Гортензий, но подумай сам, как я могу служить Риму, когда я борюсь против вашего владычества, которое вы хотите утвердить на всей земле?
— Я знаю, что говорю, юноша. Когда ты увидишь, как живут в Риме, тебе там так понравится, что ты прогонишь свои сомнения. Ты будешь пользоваться нашим доверием, которое обяжет тебя отвечать нам верностью и преданностью.