Дом Лавинии находился в центре Палатина. Спартак стоял в конклаве у окна и смотрел наружу. Внизу лежал Рим: с его форумом, базиликами, храмами, дворцами, статуями консулов, полководцев, которым он был обязан своим величием, основанным на жестокости. И всем своим видом город молча говорил, что стоит на месте крепко и на вечные времена.
— О чем ты задумался, чужеземец? — спросила Лавиния, возлежавшая на своем ложе. Для нее Спартак давно уже стал ближе всех, кого она считала близкими, но она привыкла к этому обращению.
Он вздрогнул и обернулся к ней:
— Мне не о чем сейчас задумываться, моя Лавиния, это только так кажется.
Ему вдруг пришло в голову, что своим ответом он уводит красивую патрицианку от истины и тем самым становился ей ближе. Но она не поверила ему:
— Тогда... тебя, наверно, постоянно гложет какая-то мысль, которую, сам того не сознавая, скрываешь от других. Тебе не нравится Рим?
— Рим — красивейший из городов, которые я видел. Но особенно приятно моим глазам и моей душе, когда я смотрю на тебя, уроженку Рима.
— Но для тебя, вероятно, существует еще что-то, кроме меня. Ты смотришь на меня, но взгляд твой где-то далеко отсюда.
— Это потому что я сам издалека. А ты стала для меня всем на свете. У меня ничего не было, когда я тебя встретил.
Она приподнялась на локте, лукаво глянула на него и мягко спросила:
— А скажи, лестно тебе, чужеземцу, любить римскую матрону?
— Сначала было так. А потом... я уже не понимал, что со мной происходит, но думаю, что жизнь моя была значительно беднее до того, как я встретился с тобой.
Она снова опустилась на подушки и сказала ослабевшим голосом:
— Ты умен, чужеземец, и гораздо больше, чем это необходимо молодому человеку.
— Рядом с тобой, Лавиния, мне не нужны ни ум, ни богатство.
В его глазах и в голосе было столько искренности, что ему нельзя было не поверить. Но она не то, чтобы не верила его словам, просто ей хотелось еще раз испытать удовольствие от его признаний:
— Тебе не нужны ни ум, ни богатство? Ты, наверно, скажешь, что не стремишься и к славе? К почестям?
— Нет, не стремлюсь. Они для меня ничто. С тех пор, как я тебя встретил, мне не нужно ничего другого, кроме тебя. Потому что ты для меня дороже всего остального. Ты заменяешь мне все почести и богатства, вместе взятые.
Лавиния вздохнула. Жалостливая улыбка слетела с ее губ, и она прошептала так, словно опасалась, что кто-то совсем рядом может услышать то, на что только Спартак имел право:
— И ты для меня дороже всего на свете.
Он подошел и склонился к ней:
— Я верю тебе. Ибо, как мне кажется, твой голос не может говорить неправды.
Она снова приподнялась на локте:
— И мне достаточно твоих слов и твоего взгляда, чтобы верить тебе.
Спартак обнял ее. Поднял на руки, приблизил свое лицо к ее лицу, и сказал почти неслышно:
— Еще тогда, когда я впервые увидел тебя в конклаве твоей виллы, я подумал, что судьба свела нас случайно, но мы еще увидимся с тобой по взаимному желанию. Наша первая встреча произошла по воле судьбы, это был один из ее прекрасных капризов. Но все остальное зависело только от нас.
Муж Лавинии, Квинт Медуллий, командовал легионом армии Суллы, которая поддерживала римское владычество в Иберии. Лавиния не страдала от его отсутствия: она никогда не любила его. С виллы она вернулась в Рим гораздо раньше, чем намеревалась попервоначалу. Она выяснила, где живет Спартак, послала к нему свою рабыню и пригласила его к себе. С тех пор они встречались все чаще и чаще, они уже не могли жить друг без друга.
Борьба против приверженцев Мария приносила военачальникам диктатора немалые доходы. Спартак, помня требования Суллы, приобрел себе небольшой, но удобный дом и нанял вольноотпущенника.
В этот день Спартак должен был встретиться с Децием Гортензием по служебным и военным делам, которые их связывали. Он уже готовился выйти из дому, когда слуга сказал, что его хочет видеть какая-то красивая чужестранка, которая едва говорит по-латински.
В комнату вошла молодая женщина. Спартак сразу узнал в ней Родопиду. Взволнованная, она остановилась в нескольких шагах от него.
— Садись, — сказал ей Спартак и мягким жестом показал на стул возле столика.
Она словно не слышала его слов. Молча смотрела на него, потом вдруг подошла ближе. Голос ее дрожал, но она старалась не расплакаться:
— Я пришла сказать тебе, что тогда... что я уже была обручена... еще до встречи с тобой... Это была измена... но не тебе, а тому, кому отец обещал меня... Зачем все это случилось? Зачем?