В это время дня, крупный рогатый скот гонят домой, звон колокольчиков и печальный зов рога пастухов звучал постоянно. Козопасы, молодые фракийцы и армяне, голые, за исключением обрывков шкур, прикрывающих чресла, побежали через лес, подобные бегущим опрометью животным, и Гай задавался вопросом, кто выглядел более человеком, козы или рабы. Теперь он снова подумал, хотя он часто делал это и прежде, о богатствах этого своего дяди. По закону, любой вид коммерческой деятельности был запрещен старым и благородным семьям; но Антоний Гай, как и многие из его современников, нашел закон удобным плащом, а не цепью. Было известно, кем он был, через своих агентов, более десяти миллионов сестерциев отданы в рост под проценты, проценты, которые часто составляли сто процентов. Было также отмечено, что он владел четырнадцатью квинквиремами, обеспечивающими торговлю с Египтом и что он владел половиной одного из крупнейших серебряных рудников в Испании. Несмотря на то, что он не входил ни в одно из крупных акционерных обществ, возникших после Пунических войн, всадники, которые сидели за столами советов этих обществ, неукоснительно соблюдали пожелания Антония Гая.
Было просто невозможно описать, насколько богат он был, и хотя Вилла Салария было местом красивым и обустроенным с большим вкусом, с более чем десятью тысячами гектаров полей и лесных массивов, принадлежащих ему, это была отнюдь не самая большая или самым роскошная из латифундий. Также Антоний Гай не выставлял напоказ имеющиеся у него богатства, что стало привычным у такого количества благородных семей в последнее время, устраивавших большие гладиаторские игры и пиршества неописуемой роскоши с развлечениями в восточном стиле. Пиршественные столы Антония были хороши и изобильны, но они не были украшены павлиньими грудками, языками певчих птиц или чучелами ливийских мышей, с разной вкуснятиной внутри. Этот вид пищи по — прежнему вызывал неодобрение, а скандалы в семье не выставлялись напоказ. Сам Антоний был Римлянином старой закалки, и Гай хоть и уважал его, но не особенно на него походил, а потому никогда не чувствовал себя полностью комфортно в его присутствии.
Частично эта неловкость была связана с самим человеком, ибо Антоний Гай являлся не самым дружелюбным человеком в мире; но большая неловкость вытекала из того факта, что Гай всегда чувствовал оценивание со стороны своего дяди, разницы, между тем, кем на самом деле был племянник и тех ожиданий Антония Гая, что молодые Римляне должны бы были оправдать. Гай подозревал, что легенда о добродетельной и строгой Римской молодежи, посвятившей себя гражданскому долгу, храбрых солдатах, первыми движущихся по ступеням офицерской карьеры, женившихся на каких — то высокородных Римских девах, заботящихся о многочисленной семье как у Гракхов, служа государству бескорыстно и хорошо, переходя с должности на должность, став консулом, наконец, почтенными и почитаемыми равными и простыми людьми, людей титулованых и богатых, высокоморальных и честных во всем, никогда не была менее реальна, чем сейчас; а сам Гай знал отнюдь не таких молодых Римлян. Молодые люди, которые окружали Гая в общественной жизни Рима были заинтересованы в ряде вещей; некоторые из них посвятили себя завоеванию астрономического числа молодых дам; другие подхватили болезнь денег в нежном возрасте и уже в свои двадцать лет были заняты в ряде незаконных коммерческих предприятий; другие обучались подлому занятию магистратов, упорно двигаясь через грязную рутину повседневной работы в магистратуре, покупкой и продажей голосов, подкупом, общественным строительством, попустительством, обучаясь снизу вверх той торговле, что их отцы практиковали так умело; некоторые сделали карьеру в чревоугодии, став требовательными гурманами; и очень немногие ушли в армию, которая, как карьера для молодого джентльмена, становилась все менее и менее популярна. Так Гай, который в качестве члена многочисленной группы все представители которой посвятили себя тупой задаче времяпрепровождения, как ленивого, так и приятного, насколько это возможно, считал себя безвредным, если не незаменимым гражданином великой республики, и возмущался невысказанным обвинением, которое Антоний, его дядя, так часто выражал. Для Гая, жить и давать жить подытоживало цивилизованную и работоспособную философию.