— Значит, о нем идет ложная слава? И пресловутое величие души его — пустые россказни?
— Нет, душа у него великая и ум необычайный, но благодаря воспитанию и чисто латинскому образованию он впитал в себя всяческие предрассудки. Я думаю, что ему хотелось бы воспользоваться нашими мечтами, чтобы изменить существующий порядок управления, а не варварские законы, опираясь на которые Рим сделался тираном всего мира.
После минуты молчания Спартак добавил:
— Я буду у него сегодня вечером, встречусь там и с его друзьями и постараюсь договориться с ними относительно общего выступления. Однако опасаюсь, что это ни к чему не приведет.
— Катилине и его друзьям известна наша тайна?
— Если даже они и знают о ней, нам все равно не грозит опасность: они нас не предадут, если мы даже и не придем к соглашению с ними. Римляне не особенно боятся рабов; нас, гладиаторов, они не считают сколько-нибудь серьезной угрозой их власти.
— Да, это так, мы в их представлении не люди. Даже с рабами, восставшими восемнадцать лет назад в Сицилии под началом сирийца Эвноя[114] и ожесточенно боровшимися с римлянами, они считались больше, чем с нами.
— Да, те для них были почти что людьми.
— А мы какая-то низшая раса.
— О Спартак, Спартак! — прошептал Крикс, и глаза его засверкали гневом. — Больше, чем за жизнь, которую ты мне тогда спас в цирке, я буду благодарен тебе, за то, что ты стойко будешь бороться с препятствиями и. доведешь до конца трудное дело, которому себя посвятил. Объедини нас под своим началом, чтобы мы могли, обнажив мечи, померяться силой в ратном поле с этими разбойниками и показать им, что гладиаторы не низшая раса, а такие же люди, как и они!
— О, я буду с непоколебимой волей, с беспредельной энергией и упорством, всеми силами души бороться до конца моей жизни за наше дело! Я неуклонно буду вести борьбу за свободу до победы — или умру за нее смертью храбрых!
В словах Спартака чувствовалась глубокая убежденность и вера. Он пожал руку Крикса; тот поднес ее к сердцу и произнес в сильном волнении:
— Спартак, спаситель мой, тебя ждут великие дела! Такие люди, как ты, рождаются для подвигов и высоких деяний. Из таких людей выходят герои…
— Или мученики… — тихо сказал Спартак; лицо его было печально, и голова склонилась на грудь.
В эту минуту раздался пронзительный голос Эмилия Варина:
— Пойдемте, Гай и Апулей, в храм Раздора, узнаем новости о решениях сената!
— А разве сенат собирается сегодня не в храме Согласия? — спросил Тудертин.
— Ну да, — ответил Варин.
— В старом или в новом?
— Какой же ты дурак! Если бы он собрался в храме Фурия Камилла, посвященном истинному согласию, я сказал бы тебе: пойдем в храм Согласия. Но ведь я звал тебя в храм Раздора, — не понимаешь разве, что я говорю о храме, воздвигнутом нечестивым Луцием Опимием на костях угнетенного народа после позорного и подлого убийства Гракхов?
— Варин прав, — сказал Гай Тауривий, — храм Согласия действительно следовало бы назвать храмом Раздора.
И трое болтунов направились к лестнице, ведущей к портику базилики Эмилия; за ними последовали оба гладиатора.
Как только Спартак и Крикс приблизились к портику, какой-то человек подошел к фракийцу и сказал ему:
— Ну, что же, Спартак, когда ты решишь вернуться в мою школу?
Это был ланиста Акциан.
— Да поглотят тебя живым воды Стикса? — закричал, дрожа от гнева, гладиатор. — Долго ли ты будешь надоедать мне своими мерзкими приставаниями? Скоро ли дашь мне жить спокойно и свободно?
— Но ведь я беспокою тебя, — сладким и вкрадчивым голосом сказал Акциан, — для твоего же собственного блага, я забочусь о твоем будущем, я…
— Послушай, Акциан, и хорошенько запомни мои слова. Я не мальчик и не нуждаюсь в опекуне, а если бы он мне и понадобился, я никогда не выбрал бы тебя. Запомни это, старик, и не попадайся мне больше на глаза, не то, клянусь Юпитером Родопским, богом отцов моих, я так хвачу тебя кулаком по лысому черепу, что отправлю прямехонько в преисподнюю, а потом будь что будет!
Через минуту он добавил:
— Ты ведь знаешь, какая сила в моем кулаке. Помнишь, как я отделал десятерых твоих рабов-корсиканцев, которых обучал ремеслу гладиаторов, а они в один прекрасный день набросились на меня, вооруженные деревянными мечами?
Ланиста рассыпался в извинениях и уверениях в дружбе. Спартак в ответ прибавил:
— Уходи, и чтоб я тебя больше не видел. Не приставай ко мне!
Оставив смущенного и сконфуженного Акциана посреди портика, оба гладиатора направились через Форум к повороту на Палатин, — там, у портика Катулла, Катилина назначил свидание Спартаку.
Дом Катулла, который был консулом вместе с Марием в 652 году римской эры, то есть за двадцать четыре года до нашего повествования, считался одним из самых красивых и роскошных в Риме. Перед домом возвышался великолепный портик, украшенный военной добычей, отнятой у кимвров, и бронзовым быком, перед которым эти враги Рима приносили присягу. Портик служил местом встреч молодых римлянок, они совершали здесь прогулки и занимались гимнастическими упражнениями. Само собой разумеется, что сюда же приходили и молодые щеголи — патриции и всадники — полюбоваться прекрасными дочерьми Квирина.
Когда оба гладиатора дошли до портика Катулла, они увидели вокруг него толпу патрициев, любовавшихся женщинами, которых тут собралось больше, чем обычно, так как была ненастная погода — шел дождь, перемежавшийся со снегом.
Сверкающие белизной точеные руки, едва прикрытые прелестные груди, плечи, как у олимпийских богинь, пышность нарядов и блеск золота, жемчугов, яхонтов и рубинов, пестрота оттенков нарядных одежд представляли очаровательное зрелище. Тут можно было увидеть изящнейшие пеплумы, паллии, столы, туники из тончайшей шерсти и других чудесных тканей.
Собравшиеся в портике женщины поражали своей красотой. Там были Аврелия Орестилла, возлюбленная Катилины; молодая, прекрасная и величественная Семпрония, которая за душевные свои достоинства и высокие качества ума названа была впоследствии великой: она погибла в бою, сражаясь, как храбрый воин, бок о бок с Катилиной, в битве при Пистории; Аврелия, мать Цезаря; Валерия, жена Суллы; весталка Лициния; Целия, бывшая жена Суллы, уже давно отвергнутая им; Ливия, мать юного Катона; Постумия Регилия, предок которой одержал победу над латинянами при Регильском озере. Были там и две красавицы девушки из знаменитого рода Фабия Амбуста; Клавдия Пульхра, жена Юния Норбана, бывшего два года назад консулом; прекраснейшая Домиция, дочь Домиция Агенобарба, консула и прадеда Нерона; Эмилия, прелестная дочь Эмилия Скавра, и молоденькая развратная Фульвия; весталка Вителия, известная необыкновенной белизной кожи, и сотни других матрон и девушек, принадлежащих к самой родовитой римской знати.
Внутри обширного портика молодые патрицианки упражнялись в гимнастике или же забавлялись игрой в мяч — любимейшей игрой римлян обоего пола и любого возраста.
В этот холодный зимний день большинство собравшихся тут женщин прогуливались взад и вперед, чтобы согреться.
Подойдя к портику Катулла, Спартак и Крикс остановились несколько поодаль от толпы патрициев и всадников, как полагалось людям низкого звания. Они искали глазами Луция Сергия; он стоял у колонны с Квинтом Курионом, патрицием, предававшимся оргиям и разврату (благодаря ему впоследствии был раскрыт заговор Катилины). С ними стоял и молодой Луций Кальпурний Бестиа, трибун плебеев в год заговора Катилины.
Стараясь не привлекать внимания собравшихся здесь знатных людей, гладиаторы приблизились к Катилине. А Луций Сергий в эту минуту с саркастическим смехом говорил своим друзьям:
— Хочу на днях познакомиться с весталкой Лицинией, с которой так любезничает толстяк Марк Красс, и рассказать ей о похождениях его с Эвтибидой.
— Да, да, — воскликнул Луций Бестиа, — скажи ей, что Красс преподнес Эвтибиде двести тысяч сестерциев.
— Марк Красс дарит женщине двести тысяч сестерциев?.. — удивился Катилина. — Ну, это чудо куда занимательнее ариминского чуда. Там будто бы петух заговорил по-человечьи.
114
Эвной. — В Сицилии, житнице Италии, было сосредоточено большое количество рабов, работавших на огромных латифундиях. Сицилия стала ареной первого крупного восстания рабов (в 136 г. до н. э). Этим восстанием руководил раб-сириец Эвной. Восстание охватило всю Сицилию. Сенат послал против восставших одного за другим консулов — Кая Фульвия Флакка и Луция Кальпурния Писона. Но они были разбиты. Только консулу Публию Рупилию удалось выиграть в 132 г. несколько сражений. Осадив город Энну, столицу «новосирийского царства» рабов, он в продолжение некоторого времени производил бесплодные атаки. Измена помогла римлянам овладеть городом. Вождь восставших, Эвной, был взят в плен и умер в тюрьме.