— Клянусь Плутоном! Я окончательно потерял нить, которая до сих пор вела меня по запутанному лабиринту твоей души, — сказал Бестиа, изумленно смотревший на Катилину, который фамильярно беседовал с гладиатором.
— А что случилось? — наивно спросил Катилина.
— Римский патриций удостаивает своей дружбой презренную и низкую породу гладиаторов!
— Какой срам! — саркастически улыбаясь, сказал патриций. — Просто ужасно, не правда ли? — И, не дожидаясь ответа, добавил, изменив и тон и манеры: — Жду вас сегодня у себя: поужинаем, повеселимся… и поговорим о серьезных делах.
Направляясь по Священной улице к Палатину, Спартак и Крикс вдруг увидели изысканно одетую молодую женщину, которая шла с пожилой рабыней, а за ними следовал педисеквий. Она появилась с той стороны, откуда шли гладиаторы.
Женщина эта была необыкновенно хороша собой, хороши были рыжие волосы, белоснежный цвет лица, хороши были большие глаза цвета морской волны. Крикс был поражен и, остановившись, сказал, глядя на нее:
— Клянусь Гезом, вот это красавица!
Спартак, грустный и озабоченный, поднял опущенную голову и посмотрел на девушку; та, не обращая внимания на восторги Крикса, остановила свой взгляд на фракийце и сказала ему по-гречески:
— Да благословят тебя боги, Спартак!
— От всей души благодарю тебя, — слегка смутившись, ответил Спартак. — Благодарю тебя, девушка, и да будет милостива к тебе Венера Гнидская!
Приблизившись к Спартаку, девушка прошептала:
— Свет и свобода, доблестный Спартак!
Фракиец вздрогнул при этих словах и, с изумлением глядя на собеседницу, нахмурив брови, ответил с явным недоверием:
— Не понимаю, что означают твои шутки, красавица.
— Это не шутка, и ты напрасно притворяешься. Это пароль угнетенных. Я куртизанка Эвтибида, бывшая рабыня, гречанка, — ведь и я тоже принадлежу к угнетенным… — И с чарующей улыбкой взяв большую руку Спартака, она ласково пожала ее своей маленькой, нежной ручкой.
Гладиатор, вздрогнув, пробормотал:
— Она произнесла пароль, она знает тайный пароль…
С минуту он молча смотрел на девушку; в ее улыбке было выражение торжества.
— Итак, да хранят тебя боги! — сказал он.
— Я живу на Священной улице, близ храма Януса. Приходи ко мне, я могу оказать тебе небольшую услугу в благородном деле, за которое ты взялся.
Спартак стоял в раздумье, она настойчиво повторила:
— Приходи!..
— Приду, — ответил Спартак.
— Привет! — сказала по-латыни куртизанка, сделав приветственный жест рукой.
— Привет! — ответил Спартак.
— Привет тебе, богиня красоты! — сказал Крикс, который при разговоре Спартака с Эвтибидой находился на некотором расстоянии от них и не спускал глаз с прелестной девушки.
Он замер неподвижно, глядя вслед удаляющейся Эвтибиде. Неизвестно, сколько времени он простоял бы в таком оцепенении, если бы Спартак не взял его за плечи и не сказал:
— Ну, что же, Крикс, уйдешь ли ты наконец отсюда?
Галл очнулся и пошел рядом с ним, то и дело оборачиваясь. Пройдя шагов триста, он воскликнул:
— А ты еще не хочешь, чтобы я называл тебя любимцем Фортуны! Ах, неблагодарный!.. Тебе следовало бы воздвигнуть храм этому капризному божеству, которое распростерло над тобой свои крылья.
— Зачем заговорила со мной эта несчастная?
— Не знаю и знать не хочу, кто она! Знаю только, что Венера, — если только Венера существует, — не может быть прекраснее!
В эту минуту один из рабов-педисеквиев, сопровождавших Валерию, нагнал гладиаторов и спросил:
— Кто из вас Спартак?
— Я, — ответил фракиец.
— Сестра твоя Мирца ждет тебя сегодня около полуночи в доме Валерии, ей надо поговорить с тобой по неотложному делу.
— Я буду у нее в назначенный час.
Педисеквий удалился, а оба друга продолжали свой путь и вскоре скрылись за Палатинским холмом.
Глава пятая
ТРИКЛИНИЙ КАТИЛИНЫ И КОНКЛАВ ВАЛЕРИИ
Дом Катилины, расположенный на южном склоне Палатинского холма, не принадлежал к числу самых больших и величественных в Риме; полвека спустя он вместе с домом оратора Гортензия вошел в состав владений Августа. Однако по своему внутреннему устройству и убранству он не уступал домам самых именитых патрициев того времени, а триклиний, где возлежали, пируя, в час первого факела Луций Сергий Катилина и его друзья, прославился на весь Рим своим великолепием.
Продолговатый просторный зал был разделен на две части шестью колоннами тиволийского мрамора, увитыми плющом и розами, разливавшими свежесть полей в этом месте, где искусство служило пресыщенному сладострастию и чревоугодию.
Вдоль стен, также убранных благоухающими гирляндами, стояли прекрасные статуи, блистая бесстыдной красотой. Пол был из драгоценной мозаики; на нем с великим искусством были изображены вакхические танцы нимф, сатиров и фавнов; богини сплетались в хоровод, не скрывая манящих форм, которыми их наделила фантазия художника.
В глубине зала, за колоннами, стоял круглый стол из редкостного мрамора и вокруг него три большие и высокие ложа на бронзовых постаментах; пуховые подушки были застланы покрывалами из дорогого пурпура. С потолка спускались золотые и серебряные светильники замечательной работы, озаряя зал ярким светом и разливая опьяняющий аромат, и от этого сладостного дурмана замирали чувства и цепенела мысль.
У стен стояли три бронзовых поставца тончайшей работы, все в чеканных гирляндах и листьях. В этих поставцах хранились серебряные сосуды разной формы и разных размеров. Между поставцами находились бронзовые скамьи, покрытые пурпуром, а двенадцать бронзовых статуй эфиопов, украшенные драгоценными ожерельями и геммами, поддерживали серебряные канделябры, усиливавшие и без того яркое освещение зала.
На ложах, облокотясь на пуховые пурпурные подушки, возлежали Катилина и его гости: Курион, Луций Бестиа[116] — пылкий юноша, ставший позже народным трибуном; Гай Антоний — молодой патриций, человек апатичный, вялый и обремененный долгами; впоследствии он оказался соучастником заговора Катилины в 691 году, а затем соратником Цицерона по консульству. Благодаря энергии Цицерона Гай Антоний в том же году уничтожил Катилину, прежнего своего единомышленника. Здесь был и Луций Калпурний Писон Цесоний[117] — распутный патриций, тоже запутавшийся в долгах, которые не в силах был заплатить; он не смог спасти Катилину в 691 году, зато ему было предназначено судьбой отомстить за него в 696 году, когда он стал консулом и употребил все силы, чтобы отправить Цицерона в изгнание. Писон был человек грубый, необузданный, похотливый и невежественный. Рядом с Писоном возлежал на втором ложе, стоявшем в середине и считавшемся почетным, юноша лет двадцати; его женоподобное красивое лицо было нарумянено, волосы завиты и надушены, глаза подведены, щеки же были дряблыми, а голос хриплым от чрезмерных возлияний. Это был Авл Габиний Нипот, близкий друг Катилины; в 696 году он вместе с Писоном усердно содействовал изгнанию Цицерона. Габинию хозяин предоставил «консульское» место на почетном ложе: он возлежал в том конце, который приходился направо от входа в триклиний, и, следовательно, считался царем пира.
Рядом с ним, на другом ложе, возлежал молодой патриций, не менее других развращенный и расточительный, Корнелий Лентул Сура,[118] человек храбрый и сильный; в 691 году его задушили в тюрьме по приказанию Цицерона, бывшего тогда консулом; это произошло накануне восстания Катилины, в заговоре которого Корнелий Сура принимал самое деятельное участие.
Возле него возлежал Гай Корнелий Цетег[119] — юноша задорный и смелый; он тоже мечтал о восстании, об изменении государственного строя Рима, о введении новшеств. Последним на этом ложе расположился Гай Веррес — жестокий и алчный честолюбец, которому вскоре предстояло стать квестором у Карбона, проконсула Галлии, и затем претором в Сицилии, где он прославился своими грабежами.
Триклиний, как мы видим, был полон; тут собрались далеко не самые добродетельные римские граждане и отнюдь не для благородных подвигов и деяний.
116
Курион, Луций Бестиа и другие собравшиеся у Каталины заговорщики принадлежали к сенаторскому сословию. Марк Порций Лека — происходил из старинного плебейского рода Порциев, к которому принадлежали и Катоны; в его доме обычно происходили собрания участников заговора Каталины.
117
Луций Калпурний Писон Цесоний — консул 58 г. до н. э., тесть Цезаря; во время борьбы Цезаря с Помпеем держался в стороне и старался примирить соперников. Будучи наместником в Галлии, опозорил себя вымогательствами и взяточничеством. Привлеченный к ответственности, он подвергся на суде новому обвинению в незаконно совершенной казни одного жителя провинции. Это обвинение было предъявлено ему Цезарем.
118
Корнелий Лентул Сура — главный помощник Каталины в деле организации заговора; принадлежал к патрицианскому роду Корнелиев. Незадолго до раскрытия заговора был претором (75 г. до н. э.) и консулом (71 г.). В 69 г., в момент обострения борьбы между демократией и оптиматами, был вычеркнут из списка сенаторов по обвинению в безнравственной жизни. По прошествии некоторого времени Лентул снова вступил на путь государственной деятельности и в 63 г. был выбран в преторы. В это же время Лентул принял активное участие в заговоре Каталины и, по отъезде последнего в Этрурию, сделался главным руководителем оставшихся в Риме заговорщиков. По поручению Каталины должен был убить Цицерона, но сам был арестован, осужден и казнен (62 г. до н. э.).
119
Гай Корнелий Цетег — один из главарей заговора Каталины, вызвавшийся убить Цицерона. Был казнен вместе с Лентулом.