Ну нет, так не пойдет, надо реанимировать Маню любыми путями.
— Маш, — осторожно спрашиваю я — что произошло?
Она дергается судорожно, со всхлипом выдыхает. Необычно низким, перехватанным голосом, тщательно выговаривая буквы, сообщает:
— Поссорились с Егором.
— Ну это ничего. — успокаиваю я — помиритесь. С кем не бывает.
Маша устремляет на меня такой пронзительный взгляд, что становится не по себе. Выражает пульсирующие отчаянием эмоции. Там боль, потеря потерь, откровенная жалость к себе и болезненный испуг. Зная ее, то есть, то, какая она на самом деле, принимаю этот больнючий, немой поток информации, вдруг понимаю, что все происходящее более, чем серьезное дело.
Не выдержав, подрываюсь к ней и порывисто обнимаю. Нежно поглаживаю по волосам, осторожно прижимаю к себе ее хрупкое и почти прозрачное тело. Ее просто колошматит. Маша обхватывает меня в ответ и также сильно прилипает, будто ищет непробиваемую защиту.
— Маш, ну что ты? Как земля остановилась, ну не надо так. Все пройдет. — тихо шепчу, покачивая ее.
Маня начинает рвано дергаться, и пока пытаюсь понять, что произошло, слышу, как из нее вырываются горькие рыдания.
— Лад, ты не понимаешь, все гораздо хуже, наверное.
— Ну, хватит, Маш. Ну, успокойся, мы все исправим.
— Лааад, — мучительно выдыхает она — я беременная.
Замираю, пытаясь осознать сказанное. Как такое случилось и что теперь делать? Я всеми силами оттормаживаю свою реакцию, запихиваю её подальше. Здесь первоочередная задача-успокоить Машу. Блин, нам по девятнадцать. А она уже беременная. Конечно, эта мысль оглушает и дезориентирует.
Но тут уже ничего не поделать. Главное найти верное решение.
— Егор знает? — тихо спрашиваю, поглаживая его волосы.
— Нет. — также тихо отвечает она.
Странно, почему он не в курсе. Это на их не похоже. Если все дело обстоит так, значит загон у Маши сверхвысокий. На испуге просто отодвинула Филатова и сама мучается.
— Скажешь? Надо сказать, Мань.
— Не знаю. — горестно отвечает- Я ничего не знаю.
— Маш, ну ты же понимаешь, что он должен знать. Егор адекватный парень, и вряд ли ты от него не увидишь поддержку. Не мучай ни себя, ни его.
Она снова начинает тихо плакать. Держу паузу. Пусть проревется, успокоится немного. Сейчас просто эмоциональный фон зашкаливает. Приподнимаю ее за локоть и веду на диван. Уложив, накрываю ноги пледом. Маня, как ледышка. Подсовываю ей под голову маленькую подушку.
Хлопочу на кухне, благо знаю тут все, как свои пять пальцев. Заново варю какао. Лезу в холодильник, отрезаю кусок буженины и кладу на квадратный кусок белого хлеба. Так, что еще? А, вот, надо зеленью обмотать. Витамины же ж! Беру огромный лист салата и заматываю бутер. Господи, ну и оковалок! У Спартака вон какие брускетты были — загляденье. Ну ничего! Машка долго не ела, поэтому мой тоже пойдет. Подумаешь большой! Ей же за двоих есть теперь надо, вот и …приятного аппетита.
Торжественно водружаю все это дело на поднос и несу Манечке, приплясывая и кривляясь. Надо держаться, лучше сейчас почудить и по корчиться, лишь бы ей полегчало. Только бы полегчало! Подхожу к диванчику и с поклоном отдаю ей еду.
— Кушай, солнышко мой свет!
Лада, говорю себе, ты дура. Эти слова произносились не в совсем приятных обстоятельствах в известной сказке. Мысленно даю себе затрещину. У меня, видимо, такие выпученные глаза, что Машины губы трогает улыбка. Вот хорошо!
Но все равно, мое сердце сжимается. Она растрепанная, чуть белее мела и все еще заплаканная.
Сажусь рядом с ней и знаками показываю, если все не сожрет, то ей каюк.
— Ешь, Мань. — выпучиваю глаза — Ешь все до крошки. Иначе ремня тебе. Иначе….натравлю свою бабулю….И тебе, моя сладкая девочка…конец!
— Ну да. — притворно сердится моя малышка. — Навертела мне с пол-жопы носорога, а мне трескай.
Фух, как хорошо. Моя язва потихоньку возвращается. Наконец, хоть такие проявления. Пусть сердится, притворно или по-настоящему. Пусть делает что угодно, только не безмолвно сидит с пустым взглядом.
Сижу у ее ног и смотрю, что ничего не осталось на подносе.
— Давай-давай. Не разговаривай. — свожу брови.
Маша съедает все и какао выпивает. Ну и сколько она питалась, как воробей? Черт знает что творится! Мы не созванивались около недели и тут такое. Ну ни на минуту нельзя оставить!
Стерегу ее состояние. Вроде бы отошла немного. Дышит ровнее, взгляд яснее стал. Но надо еще ей проговориться, чтобы легче стало.