— Ты единственный, кого не хватало на похоронах «того, кто струсил», — хрипло сказал он.
Талос присоединился в конец небольшой процессии, которая шествовала по пыльной дороге. Он прошел часть пути, разглядывая убогие носилки, на которых умерший раскачивался из стороны в сторону от неровного шага четырех носильщиков. Затем, неожиданно для всех, Талос достал из своей сумки тростниковую свирель и начал играть на ней.
Музыка, издаваемая простым инструментом, напряженная, вибрирующая, встревожила Бритоса, продолжавшего торжественно идти в медленной похоронной процессии; это был боевой гимн сражения при Фермопилах.
На выбранном месте умершего уложили на погребальный костер, и вскоре пламя уничтожило тело, изнуренное постом и безрассудством.
Таковы были похоронные почести, отданные Агиасу, сыну Антимаха, воину двенадцатой сисситии спартанцу.
ГЛАВА 10
Одинокий гоплит
События, что сопровождали смерть Агиаса, были настоящим ударом для Бритоса. В следующие дни он замкнулся в себе, не разговаривая ни с кем, отказываясь даже есть. Однажды безлунной ночью он покинул дом, решив покончить счеты с жизнью. Он хотел избавить свою мать от того ужасного зрелища, свидетелями которого вынужденно стали родители Агиаса, поэтому он направился к горе Тайгет. Он выждал наступления глубокой ночи, когда все крепко спали, прошел через атриум босиком и вышел во двор.
Мелас, верный пес, подбежал к нему с лаем, но Бритос попытался его успокоить.
— Хороший мальчик, сиди смирно, — шептал он, поглаживая собаку до тех пор, пока та не легла на землю.
Он гладил ее по лоснящейся шерсти, вспоминая тот великолепный день, когда отец подарил ему Меласа. Бритос поднялся на ноги и прошел через двор по тропинке, ведущей в лес, той самой, по которой он столько раз ходил с друзьями, когда был мальчиком.
Он пристально оглядывал лес, блуждая по нему и приходя в ужас от мысли о такой темной смерти, без почестей, без упокоения — смерти, к которой никто и никогда его не подготавливал. Он искал место, где его никогда не найдут, содрогаясь, когда задумывался о своем непогребенном теле, оставленном на растерзание лесному зверью.
Он думал о своей душе, которая будет беспокойно метаться на пороге преисподней. Он думал о своем городе… Спарта потребовала кровь царя Леонида и его отца, которыми пожертвовали точно так же, как приносят жертвы на алтарь. Бессмысленная жертва!.. Его город виноват в агонии царя Клеомена, в ужасающем конце Агиаса, а скоро будет запятнан и его собственной кровью, даже ничего не зная об этом.
Он пришел на поляну на вершине холма, с огромным дуплистым каменным дубом, который был окружен зарослями куманики. Пришло время прекратить все досужие слухи; сделать то, что необходимо.
Бритос вытащил кинжал и приставил его к сердцу. Раздвинув пальцы правой руки, он приготовился нанести удар ладонью…
Но в это мгновенье огромный волосатый кулак опустился ему на голову, как молот, сбивая с ног на землю и лишая сознания.
— Во имя Зевса, Карас, я просил тебя просто оглушить его, а не убивать, — произнес чей-то голос.
— Дело в том, — пробормотал Карас, — что эти юные мальчишки сделаны из другого теста, чем в мои дни.
— Что ты хочешь сказать?
— Лишь только то, что сказал, — ответил голос из глубин густой бороды. — Если бы ты был бы с нами, когда мы сражались на Геллеспонте с фракийцами… Там был спартанский наемный солдат, который потерял свое копье, — и ты знаешь, что он сделал? Он разбивал вражеские щиты кулаком!
— Ты никогда не рассказывал мне, что сражался с фракийцами.
— Я сражался со всеми, — проворчал Карас, поднимая тело Бритоса на свои плечи. — А теперь давай пойдем, пока еще не наступил день.
Они направились к верхнему ручью и к рассвету добрались до лачуги Караса.
— Ну, наконец-то! — пробормотал Карас, положив свою ношу на подстилку из козьих шкур, а затем проворчал: — Он уже начинал давить на меня…
Талос снял плащ с капюшоном, который полностью закрывал его лицо, и уселся.
— Почему бы тебе не дать нам что-нибудь поесть? — спросил он. — Эта полуночная прогулка заставила меня проголодаться.
— Правильно, — отвечал Карас — Но не думаю, что тут найдутся особые разносолы: у меня совершенно не было времени для таких дел.
Он достал ломоть хлеба и медовые соты.
— Тебе посчастливилось, что у меня есть хоть это, — сказал он и положил еду на скамью. — Я нашел мед вчера в дупле того дуба на вершине, которая смотрит на Амиклы. А теперь, — продолжал он, — не расскажешь ли мне, что ты намерен сделать с этим парнем? — спросил он, указывая на Бритоса, который еще не пришел в себя.
— Я хочу, чтобы он жил. Ничего более.
— Ох, — заворчал бородатый гигант, — мы все здесь сошли с ума. Если бы мы допустили, чтобы все шло своим чередом, то к этому моменту было бы на одного спартанца меньше. Но нет, — продолжал он с набитым ртом, — ты заставляешь меня блуждать полночи, следуя за этим глупцом, потом я должен тащить его на своей спине, как мешок с мукой, начиная от огромного каменного дуба, всю дорогу сюда. Я говорю себе: у Талоса должен быть какой-то план, он хочет взять реванш по какой-то причине. Или, возможно, хочет получить хороший выкуп, может быть, передать его персам, как только они появятся здесь… Но нет, нет, господа, он хочет всего лишь спасти ему жизнь!
— Послушай меня, болван, — отвечал Талос. — С этим человеком и его семьей связано что-то такое, с чем я еще не разобрался, поэтому я не хочу, чтобы он умер, понятно?
— Да, конечно, я понял, — проворчал Карас, с трудом проглатывая огромный кусок хлеба. — Больше не стану возражать.
— Хорошо, а сейчас мы должны убедиться, что он спит, и будет спать дальше. Если он проснется, то, скорее всего, он впадет в отчаяние.
Карас поднял свой исполинский кулак.
— Ради Зевса, только не это! Ты же убьешь его.
— Послушай, мальчик, я надеюсь, ты не хочешь, чтобы я взял его на руки и спел колыбельную? Он уже слишком большой для этого, а у меня нет настроения.
— Успокойся, Карас, сейчас не время для шуток. Дай ему что-нибудь вроде зелья, которое точно лишит его чувств. Что это была за штука, которую ты заставлял меня пить после набега криптии? Что-то, что успокаивало боль и приносило сон…