— К тому же ты сам знаешь, что он не хотел ехать в Россию, — крикливым бормотанием, при котором он как бы глотал окончания слов, оборвал Воронцова Натансон. — Не хотел! И поверь мне, я его хорошо понимал. И когда он попросил меня помочь ему составить завещание…
— Чего-чего? — не понял Воронцов. — Какое еще завещание? Он что, был у тебя перед отлетом?
— А ты что, не знал? — в свою очередь удивился Натансон.
— Знал бы, не спрашивал.
— Конечно был! — как о чем-то само собой разумеющемся подтвердил Натансон и вновь не смог сдержать своих чувств по отношению к бывшей родине: — Все-таки в Россию летел, а не в джунгли Новой Гвинеи. И как видишь, будто в воду смотрел, когда завещание составлял.
Последние слова он произнес с интонацией всемирного укора для тех дурачков волны первой эмиграции, кто по чисто русской наивности еще верит в то, что что-то могло измениться в якобы новой России.
— И поверь мне, граф, если тебя начали гноить, тебя будут гноить при всех режимах, будь там президентом хоть Сталин, хоть Брежнев, хоть нынешний Медведев.
— Ладно, старый хрен, об этом мы с тобой потом потолкуем, — отозвался Воронцов, которому не очень-то нравились нападки на ту Россию, в которой мечтала быть похороненной его «графинюшка». — Ты лучше мне скажи, что это за завещание такое?
— Не по телефону. Единственное, что могу сказать, так это то, что всё свое состояние он завещал двум женщинам в России. Его дочь и вроде бы как его несостоявшаяся жена.
— Злата и Ольга Мансуровы?
— Ну вот, ты и сам все знаешь. И еще вот что, — пробубнил Натансон, — я бы на твоем месте нанял приличного детектива и отправил его в Москву. Уверяю тебя: нечисто все это. В общем, приезжай, жду!
Не очень-то верил в естественную смерть известного на весь мир эксперта по искусству и следователь Следственного управления при Московской городской прокуратуре Семен Головко. Правда, тому были свои причины: столь же внезапный, как и смерть Державина, сердечный приступ дежурной по этажу, которая, как удалось выяснить Семену, никогда до этого дня не жаловалась на сердце. И как только ему разрешили переговорить с ней…
Припарковавшись на парковочной площадке Кардиологического центра, куда была доставлена Зинаида Афонина, Головко поднялся на третий этаж больничного корпуса, и лечащий врач буквально в двух словах обрисовал ему общее состояние больной.
Оклемалась девушка. Да и то только потому, что портье гостиницы срочно вызвал «скорую» и ее доставили «куда надо, а не в коридор какой-нибудь больнички». На данный момент ее состоянию ЗДОРОВЬЯ уже ничто не угрожает, но покой, само собой, необходим. Короче говоря, больную нельзя волновать, тем более травмировать острыми вопросами, что и было Семеном клятвенно обещано.
Судя по растерянной улыбке дежурной по этажу, которая последней видела Державина живым, она уже была предупреждена о приходе следователя и теперь, видимо, гадала, с чего бы это ее скромной личностью заинтересовался этот высокий голубоглазый блондин.
Головко не стал тянуть время, как, впрочем, не очень-то спешил и раскрываться перед Афониной. Только учтиво представился да сказал еще, чтобы она не волновалась особо, так как к ней лично у него нет никаких претензий.
Кажется, сработало. По крайней мере в ее взгляде уже не было прежней тревоги и настороженности.
Присев на краешек стула, что стоял подле кровати, Головко спросил участливо:
— Как вы себя чувствуете? Может, я не вовремя?
— Да нет, что вы! — спохватилась Зинаида. — Сейчас уже все нормально, но ночью… когда мне стало плохо… Честно говоря, испугалась даже.
— Хорошо еще, что догадались «скорую» вызвать, — посочувствовал ей Головко, — а не занимались самолечением. Кстати, это у вас впервые так?
— Да в том-то и дело, что ничего подобного не случалось, — с искренним возмущением произнесла Афонина. — Даже сердечко никогда не пошаливало, а тут вдруг…
Она тяжело вздохнула, видимо припоминая тот приступ боли, который привел ее в Кардиологический центр, и с долей чисто женского участия в голосе произнесла:
— Теперь-то я понимаю, почему тот жилец из девятого люкса попросил меня лекарство ему принести. Что-нибудь от сердца. У человека даже сил не было, чтобы с кровати подняться.
— Вы имеете в виду господина Державина? — моментально среагировал Головко. — Из девятого люкса.
— Ну да, — насторожилась Афонина, — из девятого. А что… с ним что-нибудь случилось?