— И все-таки?
— В очереди стоит.
— И долго ему стоять?
— Весна. Так что, клиент попер валом. Думаю, наш американец до утра не испортится.
— М-да, — только и промычал Семен, не очень-то любивший патологоанатомов и даже не допускавший мысли, что кто-нибудь из них будет ковыряться когда-нибудь и в его теле. — Не знаешь, кто с ним будет работать?
— Школьников.
Якова Ильича Школьникова, опытнейшего, еще советской школы, судмедэксперта, про которого на Москве ходили легенды и который не выезжал на место преступления, не приняв на грудь стакан водки, Семен знал давно, даже приходилось спирт и водочку попивать вместе, и поэтому он даже не сомневался, что этот зубр от судебно-медицинской экспертизы не упустит при вскрытии криминала, если таковой, конечно, имел место. Поблагодарив «трупного доктора», он порылся в распухшей от записей телефонной книжке и, когда услышал слегка надтреснутый, немного вальяжный голос «последнего из могикан», на всякий случай уточнил:
— Яков Ильич?
— Он самый. С кем имею честь?
— Московская прокуратура, Головко. Надеюсь, не забыли еще?
Послышался короткий смешок.
— На память пока что не жалуюсь. Жалуюсь на отсутствие денег да еще на то, что водка подорожала. Ну да ладно, чем порадуешь, Семен?
— Слышал, будто бы уже разработана технология водки эконом-класса, — подыграл Школьникову Головко, — так что…
— Не доживу, поди, — с искренней горечью вздохнул Яков Ильич и тут же перевел разговор на деловой тон: — Ладно, хрен с ней, с водкой. Все равно всю не перепьешь, как, впрочем, и всех баб не перетрахаешь. Это я тебе официально заявляю, как почетный импотент России. Что у тебя?
В двух словах пересказав свои догадки и предположения относительно скоропостижной смерти русского американца, Головко произнес скорбно:
— Просьба, Яков Ильич. Покопайся в клиенте.
Какое-то время мобильник оставался глухим и безголосым, будто в нем разрядились батарейки, наконец ожил все тем же надтреснутым голосом Школьникова:
— И оно тебе сильно надо?
— Не знаю, — признался Семен. — Но не хотелось бы, чтобы кто-то оказался умней меня.
— Похвально, — одобрил Школьников. — Однако сам понимаешь, расчет через гастроном.
— Яков Ильич… — обиженным тоном протянул Семен, — ты же знаешь, за мной не пропадет.
— Ладно, шутка, — хмыкнул явно довольный Школьников. — Сделаю всё, что могу. Жди звонка.
Положив мобильник на сиденье, Головко вдруг вспомнил уроки Школьникова при работе с трупом, когда он доказывал, что с «тепленькими» следует работать только голыми руками, дабы кожей собственных пальцев прочувствовать рану, которая много о чем может рассказать. А «гондоны», мол, только мешают в работе. Под «гондонами» он подразумевал медицинские резиновые перчатки, на которые смотрел с откровенным презрением. Припоминая сосредоточенное лицо Школьникова, когда тот возился с трупом, Головко невольно подумал о том, что настоящая школа старой закалки — это, конечно, хорошо, но чтобы стать общепризнанным судмедэкспертом, таковым надо все-таки родиться. А Яша Школьников, судя по его хватке, родился со скальпелем в одной руке и со стаканом водки в другой. И теперь все зависело от того, какое заключение он подпишет.
Хотя, казалось бы, самому Державину уже все равно, с чего бы вдруг у него остановилось сердце.
Глава 3
Если до начала утренней оперативки тебя вызывает к себе начальник отдела, жди очередную неприятность.
Эту нехитрую премудрость, столь же верную, как «закапало с неба — значит, быть дождю», Андрей Стогов постиг на собственной шкуре, и когда в телефонной трубке громыхнуло повелительно-короткое «Зайди!», он еще на пороге своего кабинета стал просчитывать возможные варианты столь раннего вызова. В общем-то по любой разработке можно было пройтись начальственно-асфальтовым катком, и он еще до того, как потянул на себя ручку тяжеленной двери, сориентировался на самых слабых местах. Однако первый же вопрос, которым встретил его полковник Бусурин, едва ли не поставил его в тупик:
— Что по Державину?
Поначалу даже не сообразив, какой такой «Державин» может с раннего утра завести его шефа, Стогов наморщил лоб, лихорадочно припоминая всех «Державиных», которые могли бы проходить по разработкам, но когда вспомнил, было уже поздно.
— Если не держишь в голове, значит, надо записывать, — громыхнул явно недовольный голос Бусурина. — Я спрашиваю про Игоря Мстиславовича Державина. Чего молчишь?