В приёмном отделении городской больницы царил переполох: с момента взрыва минуло уже два дня, а раненых продолжали привозить. По разговорам, подслушанным мною в коридорах, людей всё ещё доставали из-под обломков, чаще — мёртвых, реже — выживших. Спасательную операцию было решено продлить на неделю — чиновники делали всё, чтобы хоть как-то смягчить гнев общественности. А интернет делал всё, чтобы этого не случилось. Слезливые демотиваторы с фотографиями погибших репостились по соцсетям, проклятия обрушивались на головы застройщиков и управляющей компании; как ни странно, владельцев грилль-бара особо не костерили — либо потому что те своими фамилиями пополнили списки погибших, либо потому что в версию с бытовым газом действительно мало кто верил. Моя миссия заключалась в том, чтобы, обставив свой визит как секретный, оказаться узнанной. Я была молодой состоятельной женщиной, вертелась в модных и деловых кругах, водила полезные знакомства, но всё же наделять меня званием "селебрити" ещё было рановато. Моё лицо до сих пор не было широко узнаваемым — и сама я приложила к этому максимум стараний: участь "светской львицы", или, прости господи, "наследницы бизнеса" меня до сих пор миновала — я по-прежнему ездила без водителя, ходила без охраны, а на каждом шагу меня не подстерегали зеваки, нацеливающие в мою сторону свои камеры. Однако те, кому надо, непременно распознали бы в моём лице вице-президента компании "Киров и партнёры". Дабы облегчить задачу журналистам и блогерам, сновавшим между больными и медперсоналом, даже пришлось снять медицинскую маску. Не прогадала: когда меня пригласили к стойке дежурной медсестры и дали документы на заполнение, я уже заметила сбоку от своей физиономии пару вспышек, а ухом уловила пару характерных звуков, как у затвора старинного фотоаппарата (ох, уж эти ретро-примочки на современных гаджетах!). Притворившись слепоглухонемой, я проследовала за сестрой в процедурную, где помимо меня уже отдыхали несколько человек. Уселась в единственное пустующее кресло, вытянула ноги и зажмурилась — иголок боюсь с детства, но на что не пойдёшь ради папочкиного счастья? Кровь понеслась из меня стремительным потоком — по крайней мере, так мне чудилось. Слишком быстро прозрачная полость катетерной трубки окрашивалась в вишнёвый, и вместе с кровью силы покидали меня… Медики заверили, что возьмут не больше четырёхсот миллилитров, но уже спустя минуту с начала процедуры, казалось, меня выдоили досуха. Чтобы хоть как-то отвлечься от панических настроений, я принялась вертеть головой. В открытую дверь то и дело заглядывали любопытные — в основном такие же добровольцы, как и я, что явились на зов властей сдать кровь для пострадавших и ныне ждали своей очереди в коридоре. Щелчки затвора время от времени доносились до моих ушей — я могла быть спокойна: моя физия вместе с распластавшимся по креслу телом и торчащей из вены кровавой трубкой очень скоро засветятся в интернете. Папа будет доволен. Устав пялиться в дверной проём, я осмотрела кабинет. Белые стены и единственная медсестра, снующая от кресла к креслу — ничего примечательного. Стараясь особо не таращиться, я оглядела своих коллег по добровольному порыву…
Он был там — на соседнем кресле, заметить его прежде мешала суетящаяся у моего изголовья медсестра. Он был в маске, но она не скрывала глаз — их я узнала сразу. Как и они меня. Его зрачки расширялись в режиме реального времени, рискуя заполонить собой не только светло-карюю радужку, но и уставший, с розовыми прожилками белок. Он усмехнулся в маску. Я невольно перевела взгляд на его руку — сильная и натренированная, сейчас она безвольно лежала на дерматиновом подлокотнике, делясь своей силой с пластиковым вакуумным мешочком на другом конце катетерного провода. Отчего-то сцеживаемая кровь напомнила мне кровавый фонтан с выставки в "Цехе" — от неуместности этих ассоциаций передёрнуло. Тогда, чуть более года назад, мы все утопали в фальшивой крови, а здесь, в больнице, кровь чётко дозировалась, но её настоящесть, её происхождение делали её в глазах гемофоба самым истинным кошмаром. Я не гемофоб. Но и не гемофил. Я просто отвернулась.
Из больницы вышла одна, чему была несказанно рада. Он встретил меня за углом — там, где уже не было любопытных глаз и щелчков затворов. Там, где мы были чужаками в южном городе, обескровленными и почти не удивлёнными своей очередной встречей.
— Даже не буду спрашивать, зачем ты здесь. — Я улыбнулась и побрела прочь. Знала — он последует за мной. И он последовал, не отставая. — Спецзадание тестя: срубить немного общественного одобрения на чужой беде? Понимаю-понимаю…
Он долго не отвечал.
— Тесть не знает, что я здесь. — И прокашлявшись, добавил: — Никто не знает.
Вот, значит, как… Неужели мой эпизодический любовник, что за давностью нашего знакомства успел стать постоянным, так и не перестав при этом быть эпизодическим, прилетел сюда по зову души… Я решила не допытываться. Пришла моя очередь ощутить себя фальшивкой.
Мы немного прогулялись по малолюдным улочкам — в Пятигорске они узкие и извилистые: порубленные ступенями и побитые резкими спусками, волнообразным лабиринтом они прошивают старую часть города подобно кровеносной системе. Пройдя с пару километров, я наконец поняла, как устала. Вместе с кровью меня покинула воля, и когда по ходу следования перед нами возникла необходимость карабкаться в гору по сточенным каменным порожкам, я сдалась.
— Давай поедим где-нибудь. Мне кажется, я сейчас упаду. — Я уселась на ближайшую лавочку и вытянула ноги. Наслаждения не почувствовала, как и ног. — Или у тебя другие планы…
— Хорошо, хоть на этот раз ты без каблуков. — Он уселся рядом и подмигнул моим белым кедам. Я почти засмущалась: свой наряд на сегодня я подбирала так, чтобы хорошо смотреться в кадре. Белые кеды, светлое платье с юбкой-воланом по колено и узкая кожанка на заклёпках — в таком аутфите я выглядела нежной, но дерзкой, а чувствовала себя свежо по-подростковому, но если так подумать — уже шагнувшая в четвёртый десяток, я, должно быть, выглядела нелепо. — У меня нет никаких планов. Как я и сказал — никто не знает, что я здесь. Самолёт завтра из Минвод.
Как ни был велик соблазн завернуть в ближайшую армянскую забегаловку и наесться от души хаша и долмы, наученные буклетами из больницы, мы сделали свой выбор в пользу более лёгкой и здоровой пищи. Съев овощной салат с творогом в ресторане, почему-то называющемся итальянским, хотя из итальянского там был только диск Тото Кутуньо в стереосистеме, я почувствовала себя куда лучше, а стакан гранатового сока и чашечка крепкого американо поставили меня на ноги в прямом и переносном смысле слова. Олег тоже не налегал на еду — он налегал на меня. Пока только взглядом.
Пообедав, мы вновь оказались на улице. Бродить по чужому городу, взявшись за руки, как самые обычные люди, будто у нас свидание… Я никогда прежде так не делала. И вдруг поняла, что никогда прежде не считала себя самым обычным человеком. Я всегда была особенной — меня воспитали в такой уверенности. А здесь, в глуши, мы были такими, как все — не боясь оказаться узнанными, неторопливо шагали по незнакомым проулкам, не ведя счёт ни словам, ни прикосновениям. Внутри меня вызревало ожидание, предчувствие…