— А ну, отдай, сволочь! — Я сжала пальцы так крепко, что гелевые ногти чуть ли не всей длиной пробороздили кожу, а текстильные, натянутые до упора жгуты ручек обожгли её, как огнём.
Мотоциклист, не привыкший, видимо, встречать от заграничных зевак такого настырного сопротивления, был вынужден разжать затянутую в байкерскую перчатку ладонь. Через мгновение его не стало — о том, что он был, напоминал лишь столб пыли на дороге и саднящая кожа на моей руке. Прижав к себе спасённую ценой собственной кожи поклажу, я ещё долго стояла, оцепенев от негодования, тихонько матерясь и игнорируя любопытствующих прохожих. В своих фантазиях я уже догнала вора — прямо так, в хиленьких босоножках, состоящих из нескольких кожаных полосок и символических каблуков-рюмочек, — мощным кручёным ударом по шлему выбила вора-неудачника из седла и загнала свой каблук прямо в его мерзкую пасть… В реальности я продолжала стоять посреди торговых палаток, злая и растрёпанная. Отдых в Таиланде начался с лошадиной дозы местного колорита.
Если что-то и было способно восстановить моё душевное равновесие, так это пляж. Белый песок, шумные волны, сладкие коктейли… Так я провела очередной день отпуска. Жаль, что у меня нет подруг — настоящих подруг, как у девчонок из "Секса в большом городе". Отец сызмальства отваживал от меня каждого, кто не прочь был со мной подружиться. В его понимании, всех их интересовали только деньги семьи и возможность приподняться за чужой счёт. Более того, он всегда верил, что любые отношения тянут ресурсы, и если с потерей денег ещё можно смириться, то время — ресурс невосполнимый, который преступно распылять на других. Выпорхнув из-под его крыла, я была твёрдо намерена завести друзей и, конечно же, парня, но вскоре выяснилось, что не обладая полноценным навыком налаживания межличностных контактов, сделать это затруднительно. Знакомые приходили и уходили, любовники редко задерживались до утра, а подруги… Больно это признавать, но на их счёт отец оказался прав. Но тогда, провожая клонящееся к закату алое солнышко затемнёнными солнцезащитными стёклами глазами, я искренне жалела о том, что мне не с кем было разделить этот день.
Возвращаясь в номер, за оградой отеля, у обочины дороги огибающей территорию гостиницы, я увидела уличного торговца мороженым. Подстёгиваемая неведомым инстинктом (и неисправимой любовью к этому простецкому лакомству, которое в детстве, из-за отцовских предрассудков по поводу пагубного влияния сахара на растущий организм, было в моём меню настоящей редкостью), я выбежала за ворота — прямо так, в купальнике и небрежно накинутом на него шёлковом платье — и помахала торговцу сложенной купюрой. Завидев меня, он тут же развернул свою тележку и поспешил навстречу. Позади него я заметила мужчину, загорелого, но на фоне местного населения всё ещё бледного — скорее всего, тоже постояльца отеля. Он беспечно шагал вдоль дороги босиком, держа в руках спортивные сандалии и барсетку. Издали я не разглядела его лица, зато разглядела неминуемо приближавшегося к нему мотоциклиста. А вытянутую руку, нацеленную прямо на беспечно болтающуюся поклажу, я и вовсе распознала мгновенно. Рванула вперёд, не обращая внимания на норовящие разлететься в разные стороны на бегу пляжные сабо, чуть было не снесла с ног торговца с его тележкой, и до зазевавшегося мужчины мы с мотоциклистом добрались одновременно. Тот как раз успел протянуть руку к ремню барсетки, а я как раз успела со всей дури по этой руке заехать.
Вор растянулся на дороге, мотоцикл, утеряв управление, проехал до ближайшей пальмы и заглох, врезавшись в ребристый ствол, а мужчина, запоздало осознав, что произошло, растерянно обнял спасённую барсетку, прижав её к груди, словно младенца.
— Сэнк ю вэри мач. — Он стянул очки. — А, это ты… — Видимо, узнав в спасительнице меня, знакомец-незнакомец решил, что ни в иностранных языках, ни в развёрнутых благодарностях больше смысла не было. Он разглядывал меня, я разглядывала его — сколько же мы не виделись? Чуть больше года… А он почти не изменился, разве что ещё немного прибавил в массе, а наглость во взгляде так никуда и не делась. — Что ж, позволь хотя бы купить тебе мороженого.
Мороженое у ограды гостиницы переросло в полноценный ужин в ресторане при гостинице, где еда сменялась напитками, а напитки — танцами под выступавшего в тот вечер живого саксофониста. Танцы сменились сексом в его номере, а секс — ещё одним сексом. Обнаружив на моей ладони свежие ссадины, он зацеловывал их с таким упорством, будто и впрямь думал, что таким образом способен их залечить. А я бесстыдно разглядывала белёсые полосы на туго натянутой поверх рельефных кубов коже живота — порезы давно зажили, а следы от них, должно быть, останутся навсегда… Мы заснули под утро, и тогда мне казалось, что это судьба (ну, судьба же?), и самые тайные желания вдруг стали явью.
Он разбудил меня, когда солнце уже подбиралось к зениту.
— Каролина, вставай. Тебе пора уходить.
— Хм… Что, прости?
— Я уезжаю, номер нужно освободить в двенадцать. — Я взглянула на часы — те показывали одиннадцать.
Голос доносился из душа и почти сразу же оттуда раздался шум воды. Я нехотя поднялась и принялась изучать номер, изучить который вчера мне было некогда. Тут же, на тумбочке у зеркала, я заметила распечатку с электронными авиабилетами… И вправду уезжает. Почувствовала себя преданной. Конечно, он не обязан был ставить меня в известность, что эта ночь в нашей истории станет не только первой, но и последней. И всё же, он мог это сделать. И не сделал. Почти сразу я поняла — почему. Рядом с билетом лежал паспорт. Замерев и убедившись, что шум воды из ванной не собирался затихать, я заглянула в чужие документы. Долматов Олег Вячеславович. Тридцать лет. Гражданин России. Женат.
Едва натянув на обленившееся за ночь тело затёртое соляными разводами платье, я поспешила на выход, зажимая в незажившей ещё ладони ключ-карту от собственного номера. Ссадины тянули болью — новой, доселе неведанной, и то была не щекотливая боль подживающей кожи — то была боль разорванных тканей. Вместо старых ссадин за ночь я обзавелась новыми.
Мой делюкс находился двумя этажами выше. Через час, разморенная горячим душем, я стояла на балконе, держа в одной руке дымящуюся сигарету, а в другой — бокал красного вина, который в то припозднившееся утро заменил мне крепкий кофе. Смотрела на линию прибоя, под натиском набежавших за ночь туч слившуюся цветом и характером с побивающим её тропическим ливнем — последним приветом отходившего до лучших времён сезона муссонов.
Я видела, как он выходил из здания отеля, пробиваясь перебежками к ожидавшему его такси. За собой он тащил маленький чёрный чемоданчик на колёсиках, и я сверлила взглядом его затылок с высоты седьмого этажа, втихаря надеясь, что он почувствует и обернётся на мой немой укор. Но он лишь запрыгнул в жёлтую машину, которая, не оставив на залитом дождём асфальте даже следа от шин, тут же скрылась за оградой отеля.
Дождь всё лил, смывая слёзы обиды. Слёзы во мне закончились одновременно с вином в бутылке. Через рум-сервис я заказала ещё одну, тут же ощутив на глазах новую волну горячего жжения. Тогда я надеялась, что история нашего с Олегом (тридцать лет, женат) знакомства навеки закончена. Дождь усилился. Небеса плевали на мои надежды со всей своей небесной высоты.
Глава 4
Тогда лишь двое тайну соблюдают,
Когда один из них её не знает.
Июнь начался с несвойственных сезону холодов. Дули лютые ветры, а люди не снимали плащей и кожанок, и лишь сменяющие друг друга даты на календаре не позволяли забыть, что на дворе цвело лето. Отец все мозги мне прочистил предстоящим слиянием. К тому времени я уже успела войти в совет директоров, более того, завоевать в нём вес, никак не подкрепляемый моей фамилией — лишь моей работой, но основная часть полномочий всё ещё числилась за отцом как за основателем компании и по совместительству держателем контрольного пакета акций. Поэтому, когда он появился на пороге моей уютненькой обжитой студии, я немало удивилась — сюда он прежде не захаживал вообще ни разу, считая эту халупу недостойной его царственного посещения (а меня при этом считая жалкой предательницей). Что ж — для неожиданного визита у него оказался действительно весомый повод. Он наконец согласился на давнее предложение одного из самых знаменитых в стране инвесторов, специализирующихся на недвижимости. Тот обещал выкупить двадцать пять процентов акций, оставив отцу двадцать шесть, а мелким акционерам — всю их коллективную долю. За это, кроме денежных вложений в развитие фирмы, продвижения в тендерах и госконтрактов на строительство жилья, он сулил нам протекторат на мировом рынке, в частности — ближневосточном, где ещё с середины девяностых у инвестора водились серьёзные связи. А отец… Он пришёл <i>посоветоваться</i>. Да, ему нужен был мой совет. Так прямо и сказал — если я хочу унаследовать пятьдесят один процент, а не двадцать шесть, он откажется от сделки. Я попросила его не отказываться. В своих грёзах я уже разъезжала по Абу-Даби вместе с шейхами, подписавшими с российской строительной компанией "Киров и партнёры" многомиллиардные договора на возведение семизвёздочных отелей.