— Охрана, охрана! — пищала она.
— Дай руку, я не умею плавать…
Художник уцепился за подол моего платья, потянув меня за собою — на дно этого акрилового могильника. Последнее, что я запомнила — пронёсшаяся мысль: а ведь я тоже не умею плавать! Холод, липкие ошмётки тёрлись о моё тело. Я не видела их — свет в зале погас, воцарилась паника. Народ заметался по помещению, визжа и распихивая друг друга по сторонам. Кто-то ещё приземлился в фонтане рядом со мной. Я испугалась, что утону, но почти сразу почувствовала ногами дно: каблуки скользили по кафелю, не позволяя подобраться к бортику. Глубиной фонтан доставал до середины бедра. Силиконовые конечности хватали меня за голую кожу, волосы намокли, и что-то из элементов инсталляции застряло в бывших голливудских локонах. Что там — ребро? Палец? Кусок селезёнки? Когда наконец я изловчилась, чтобы снять туфли, в зале снова включился свет. Кучи бутафорского говна были разнесены по всему помещению мелкими гипсовыми ошмётками, народ разбежался. Из фонтана я выбралась одной из последних. Побрела куда глаза глядят — не помня, где оставила водителя, я спустилась на лифте на нижний уровень парковки и последующие полчаса блуждала по закулисью злосчастного "Цеха", держа босоножки в одной руке, а второй подбирая отвисший от воды подол платья. Маленький жемчужный клатч от Клоэ болтался на локте безнадёжно испорченный, как и всё его содержимое. Я была вся в крови и в мясе. И проходя мимо парковочного зеркала, еле сдержалась, чтоб не заорать…
Когда наконец мне удалось обнаружить в центре пустой парковки папину машину, заорал уже водитель. Потребовалось некоторое время, чтобы убедить его, что я — это я, а не героиня "Ночи живых мертвецов". Мой мобильный, нахлебавшийся воды и придавленный в суматохе моим же каблуком, приказал долго жить…
На следующее утро я проснулась с температурой, соплями и свежей памятью о кошмарах, не отпускавших меня всю ночь. Новостные заголовки гласили: "Вчера по всему городу прошли кратковременные отключения электроэнергии, связанные с непогодой. Под удар попала также церемония открытия авторской выставки известного арт-инсталлятора Дато Каландадзе — из-за перебоев с электричеством возникла паника, в ходе которой пострадали несколько экспонатов".
Несколько экспонатов… Да там камня на камне не осталось! И электричество тут было вовсе ни при чём. Олег был там, я точно его слышала, но так и не увидела… Это он скинул в фонтан камеру оператора, положив начало суматохе. Но зачем он это сделал? Я не понимала. Итогом вчерашнего дня для меня стала простуда, недовольство отца профуканной возможностью засветить лицо на знаковом мероприятии и, что самое обидное, упущенная встреча. Не скрою — я рассчитывала, что если когда-нибудь (хотя, без всяких "если") встречу Олега вновь, мы поговорим, всё выясним и, возможно, переспим. И будем вместе. А вышло, что даже не поговорили… Обидно до кровавых соплей.
Через несколько дней, когда внеплановая простуда сходила на нет, новостные паблики распространили ещё одну новость. Оказывается, обласканный признанием грузинский инсталлятор скрывался в России от правосудия: на родине на него было заведено сразу несколько уголовных дел по статье о совращении несовершеннолетних. Выяснилось, что лысоголовый любитель лепить бутафорские какашки на протяжении долгих лет сожительствовал с малолетними девочками, удерживая их подле себя подкупом и шантажом. И как только информация об этом всплыла, он тут же вновь ударился в бега — по просьбе грузинских коллег его поимкой теперь занялось и ФСБ. Ну, дела…
А ведь выйди та разворотная статья в свет, и за братание с педофилом мне потом бы вовек не отмыться. На репутации компании можно было бы ставить крест — хватило б и одного совместного фото… Как хорошо, что камеру оператора постигла та же участь, что и мой мобильник!
И как жаль, что я снова была лишена возможности сказать своему бессменному спасителю простое человеческое "Спасибо". Начав с этого "спасибо" долгий и серьёзный разговор.
Глава 7
У судьбы нет причин без причины сводить посторонних.
Коко Шанель
Обожаю октябрь — золотые листья, прохладный ветерок, неторопливое засыпание природы. И — Париж. Так получилось, что со своих шестнадцати я каждый год посещаю Париж — и всегда в октябре. Сперва так складывались обстоятельства — отец подарил каникулы в городе мечты на шестнадцатилетие, через год я отправилась туда на курсы, потом — на практику от папиной компании (тогда ещё папиной, сейчас уже нашей, а в не самом отдалённом будущем…). А дальше я уже сама подстраивала свой рабочий график так, чтобы середину осени непременно встретить во французской столице — в отеле Шангри-Ла, в комнате с большой кроватью и террасой с видом на башню. Даже номер за мной закрепили постоянный, хотя я не настаивала: европейцы славятся дурным сервисом, но хорошими манерами. И вот, на дворе десятое октября, небо над головой безоблачно голубое, а земля под ногами — сухая и твёрдая. В Москве в октябре в открытых лодочках не побегаешь!
Позавтракав в гостинице, я вышла на улицу и взяла курс на Шанз Ализе — ноги помнили дорогу, да и путь недалёкий. Поля, как обычно, оказались запружены народом — от туристов, да ещё в хорошую погоду, здесь всегда не протолкнуться, но в тот день людей было необычно много даже для одной из самых популярных улиц мира. Я не сразу поняла подвох и заподозрила неладное, лишь оказавшись в гуще толпы, которая, как зыбучие пески, поглотила меня и не выпускала — а ведь я всего-то каких-то пару десятков метров прошла… Толпа вокруг говорила преимущественно на французском, и она была везде — в том числе на проезжей части. Если бы я предпочла такси, то куда бы раньше заметила, что движение автотранспорта по Полям было заблокировано. Люди, одетые в обычное, то и дело перемежались персонажами в костюмах — я бы назвала это сборище похожим на шествие футбольных фанатов, тем более что по степени дружелюбия, точнее, его отсутствия, оно им ни в чём не уступало, разве что фанаты редко таскают на себе плакаты и транспаранты. Я сносно говорю по-французски, сказались несколько лет занятий с репетитором, навязанным мне отцом поверх ещё десяти репетиторов по другим предметам, гувернантки из Шотландии и частного тренера по верховой езде (которому, по абсолютной случайности, суждено было стать моим первым мужчиной — но, не будем о грустном…). А вот читаю по-французски немного хуже, но всё же разобрать надписи на плакатах не составило для меня труда.
"Капитализм убивает!", "Долой фашистов из власти!", "Верните индексацию стипендий!", "Больше налогов богачам!". Не нужно быть семи пядей во лбу, чтоб сразу понять: в ряды обычных французских социалистов, составлявших основной массив этого столпотворения, затесались леваки всех мастей. Там и тут мелькали радужные флаги и знамёна с изображением сжатого женского кулака, а девушки в хиджабах, вооружившись мегафонами, на чистейшем французском скандировали в авангарде толпы антиксенофобные лозунги. Остальные вторили им стройным хором. Трезво оценив ситуацию, я понадёжней прижала к груди неудобную лаковую сумочку и попёрла против движения толпы: по моим подсчётам, выбираться сбоку было небезопасно — с обоих краёв шествие патрулировали полицейские в полной боевой амуниции, и прокладывая свой путь навстречу толпе, я ожидала, что скоро наши с ней пути разойдутся.
Почти угадала: хорошенько поработав локтями, я выплыла из людского моря на долгожданную отмель, глотнула нетипично спёртого воздуха с примесью дыма и пота, и тут же оказалась накрыта ещё одной волной. Меня поглотила очередная толпа, шедшая следом за первой. По численности и боевому настроению люди там ничуть не уступали людям из предыдущей, а вот по внешнему виду и надписям на плакатах не имели с ними ничего общего. Вторая волна, чуть не снёсшая меня с ног и потащившая за собой силой непреодолимой инерции, состояла сплошь из благообразных французских старичков, накаченных молодчиков, нередко затянутых по самые плечи в вязаные балаклавы, и типичных белых воротничков. Их плакаты гласили: "Хватит кормить паразитов!", "Франция для французов!", "Отстоим традиционную семью!" и "Хочешь есть — иди работай!". Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять — по пятам леваков шествовали обычные крайне правые. Я оглянулась — между первыми и вторыми уже затесался блок полицейских, не позволявший им схлестнуться в рукопашной, — и почувствовала себя неуверенно. Пусть я и белая, но, застрять в лагере "Франция для французов" всё равно было стремновато. Пока я прикидывала, как бы мне поскорее убраться подальше и от митинга, и от Полей, над головами из припаркованных у тротуаров военных грузовиков по громкой связи разнеслось: "Просьба протестующих разойтись — объявлена угроза теракта. Внимание, поступило предупреждение о готовящихся в центре города терактах — во избежание жертв просьба всем протестующим разойтись немедленно!".