Почувствовав в нем родственную душу, боярин разыскал главного вождя и, кивнув на юного оруженосца, тихонько попросил:
— Отдай его э… нашему князю.
— А забирай, - весело махнул рукой Кодрун. - Пусть твой Ярослав тоже принесет жертву Перкуно. - А после, понизив голос, вармиец тихо добавил:
— Но если пленник попробует сбежать, шкуру с него живьем сдерем.
Было ясно, что “снятие шкуры” вовсе не речевой оборот, и Доманег пока поостерегся освобождать оруженосца, предпочтя оставить его связанным до утра.
На пир собрались почти все воины, принимавшие участие в сегодняшней битве, и лишь несколько дружинников остались стоять на страже у края священной рощи.
Из ближайших селений жители успели притащить козлы, доски и скамьи, но мест за столами хватало лишь для знати и старшей дружины, а простые гридни расселись прямо на траве. Сам Кодрун вместе с вождями и русскими послами восседал за главным столом, причем прислуживали воеводам жены и родственницы самого князя.
Когда все расселись, началась официальная часть торжества. Перво-наперво волхвы отделили часть добычи, предназначенную для верховного жреца Кривее, а затем при помощи дружинников, благо желающих нашлось, хоть отбавляй, быстро умертвили рядовых немцев. Рыцарей оставили “на вкусное”. Их бережно, чтобы не зашибить раньше времени, положили на костер, полили топленым жиром и без долгих прелюдий подожгли. “Убийственную” часть церемонии из уважения к русским гостям, коим претило такое зрелище, провели поспешно и скомкано.
Когда крики германцев затихли, Кодрун торжественно встал, подняв обеими руками большую чашу с хмельным напитком, и громогласно, так что с дубов начали падать листья, провозгласил приглашение к пиршеству:
— Конагес и витингис, истей бе пойте скелли койте.
Пьопсо, намеренно державшийся рядом с русичами, взял на себя труд переводчика и перетолмачил им речь вождя:
— Князья и витязи, ешьте и пейте, сколько хотите.
Уговаривать голодных людей, измученных после трудного дня, не пришлось. Конечно, еда даже по меркам неприхотливых русичей не была изысканной, но мяса, рыбы, хлеба и каши имелось вдоволь, а медовый напиток был на диво сладким и крепким. Лишь кисловатое кобылье молоко, которое пришлось хлебнуть из круговой чаши, послам пришлось не по вкусу, но их никто не неволил, и они могли пить, что желали.
Дав гостям слегка утолить голод, Кодрун решил, что теперь можно начать серьезный разговор с делегацией Великого князя.
— Доманег, - начал хитрый конагис издалека, - верно, твой тысячник вещий, коли все наперед знал, и даже день точно угадал.
Боярин тоже горел желанием поговорить с пруссом, и ему было что сказать. Доманег обтер длинные усы, важно кивнул, подтверждая всеведение своего воеводы, и громко добавил, так чтобы все прусские вожди хорошо слышали:
— Преславный князь Ярослав и его тысячник Гавриил еще вот что велели передать, опосля того, как немцев побьем. Потеря одной сотни воинов тевтонов не остановит, и они не успокоятся. Через год ждите от них большой войны. А посему ищите союзников, куйте оружие и готовьтесь к битве. Крестоносцам только дай зацепиться, они вмиг понастроят замки, выбить из которых их можно будет только большой кровью. Наше княжество вам немного поможет. Вслед за нами князь отправил в Новгород людей с серебром, закупать вам мечи, шлемы и щиты. Это оружие новгородцы вскоре привезут к вам морем, так что ждите гостей. По суши путь, вестимо, короче, но там литовцы шалят.
Те пруссы, кто хорошо понимал по-славянски, растолковали соратникам смысл сказанного, и прусская знать начала выкрикивать хвалу пресловущему великому князю Ярославу.
Кодрун всеобщего ликования не разделял. Он с сумрачным видом развернул свиток с самодельной картой, вычерченной загадочным боярином Гавриилом, и вновь ужаснулся тому, как быстро продвигались крестоносцы. Десять лет назад их насчитывалось не больше сотни, и у них имелся лишь небольшой замок. Но за считанные годы они захватили все побережье Вислы от Польши до Балтики, построив десяток крепостей, и с каждым захваченным селением силы ордена только росли. Малочисленные племена туземцев, возможно, смогли бы одолеть Орден, но только если бы собрали всех воинов и заставили их слушаться своих командиров. Увы, но если созвать дружины нескольких князей еще теоретически возможно, то по поводу стойкости пруссов Кодрун никаких иллюзий не питал. Его соплеменники отважно вступали в бой, лишь имея значительное преимущество, и считали благоразумным отступить без приказа, когда противник начинал одолевать.